Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Валентинов cтр.№ 77

– Дед умирает, – тихо проговорил я. – Умирает...

Услышали? Кажется, да. Кое-кто переглядываться стал, но большинство все так же на меня смотрело. На меня, на чужака. И я понял – не признают. Внуку Ойнея Живоглота, сыну Тидея Непрощенного, последней поросли проклятого рода, не место на калидонском престоле.

В Аргосе испугались Алкмеона. Этим уже нечего боятся.

Я – не нужен!

– Дед умирает! – крикнул я. – Престол не должен пустовать! Горго, его внучка, будет править вами!

Ага, проснулись!

Проснулись, зашумели бурными морем, вперед подались. Только бы не улыбнуться!

– Диомед! Тидид! Диомед! Нельзя ее! Нельзя! Девчонка она еще! Девчонка! Дай нам царя!

Теперь – молчать! Пусть покричат, этолийцы-гордецы. Я не нравлюсь? И не надо!

...А мне что надо? Калидоном все равно не править – далеко он от Аргоса. Наместника тут не потерпят, чужака – тоже.

– Царя! Царя! Диомед, дай нам басилея! Царя! Не отдавай нас девчонке! Не хотим внучку Живоглота! Не хотим его род! Диомед! Диомед!

То-то! Меня не хотят – и меня же просят. Вот так и правят – лицом к югу.

Я огляделся. Гетайры, Фоас с Одиссеем... Курет в сторону смотрит – привык к этолийской волюшке, а итакиец, раскрыв рот, слушает. Интересно, как там у Лаэрта Пирата с демократией?

– Царя?! – гаркнул я так, что площадь дрогнула. – Я дам вам царя, калидонцы!

Чужака они не потерпят. А если не совсем чужака?

– Согласно обычаю, дочь или внучка басилея выходит замуж, дабы муж ее правил царством. Не отступим от обычая! Фоас Курет женится на Горго, внучке Энея Партаонида. Куреты и калидонцы – братья! Фоас Андремонид – ваш басилей!

Тишина – заслушаться можно! Долгая, мертвая. Но вот дрогнуло, покатилось:

– А-а-а-а-а-а-а-ах!

И тут я наконец улыбнулся.

* * *

– Что делаешь, Тидид? Твое царство, твой престол, твой Калидон! Зачем отдаешь, зачем уступаешь? За сестру твою, за Горго, спасибо, век помнить буду, век братом твоим буду, а Калидон не возьму. Твое царство, ты наследник!

Горячится Фоас, мой родич, а сам бороду треплет – смущается. Вроде бы не согласен. Вроде бы...

– Я Куретии наследник, отца своего наследник, ты – деда наследник...

Поглядел на меня – умолк. Тоже обычай – отказываться. Раз отказался, два отказался...

– Этолия должна быть единой, Фоас! Она и станет единой.

– Хм-м-м...

А я в небо белесое, жаркое поглядываю. Не все ты еще слышал, братец мой названный!

– Ты присягнешь мне, Фоас. Как своему ванакту. Как царю царей. Ты получишь Калидон из моих рук.

Сейчас кричать станет. Чтобы он, вольный курет!..

– Эй, Диомед, что говоришь? Чтобы я, вольный курет, присягал? Режь меня, убивай – никому не присягну! Отцу присягал, деду присягал – тебе не стану!

Кричит! А сам бороду черную треплет. Треплет – на меня поглядывает. Сейчас о дани говорить будет. Сколько быков в год, сколько овец...

– За кого меня считаешь, родич? Думаешь, дань платить стану? Сто быков в год платить стану? Сто быков, тысячу овец? И десяти не заплачу!..

А Любимчик рядом стоит, глазами лупает. Учись, рыжий!

* * *

– Так ты чего, Диомед, царство ему отдал?

– Не отдал, Лаэртид! Не отдал. Приобрел! Править надо, сидя лицом к югу.

– А-а... А почему к югу?

* * *

От алтаря только камни остались. Развалили алтарь! Камни, молодая трава сквозь трещины тянется... И никто не скажет даже, какому Телефу алтарь возводили. Слыхал об одном, так он жив еще, за морем где-то правит.

А здесь – только камни среди травы.

Забылось!

Возле камней и положили его – деда Ойнея. Положили, покрывалом красным накрыли. Горго, внучка, золотой венец принесла, на голову надела, вытерла кровь с бледных губ...

Все собрались. И мы с Фоасом, и Лаэртид, и старшины калидонские, и куреты. Уходит басилей! Каким бы он ни был, Ойней Живоглот, но все-таки полвека жезл золотой держал. Всех пережил, всех похоронил – детей, друзей, врагов. И вот теперь сам уходит.

– Дед! Это я, Тидид! Может, воды тебе дать?

Молчал Ойней Живоглот. Только горлом хрипел – тихо, бессильно. И все так же глаза светились – ненавистью.

Зачем уходить, ненавидя? Зачем, дед?

– Прочь!..

Медленно поднялась рука, сжались в кулак худые пальцы...

(А я вдруг деда Адраста вспомнил. Только Злосчастному легче было. Он завещал нам мечту. Мечту – а не ненависть!)

– Прочь, сын греха!..

– Но почему дед? – не выдержал я. – За что? Ты ненавидел отца, ненавидишь меня, всех ненавидишь! За что?

Захрипел, дернулся...

– Пусть... Пусть уйдут все. Тебе... скажу...

Я оглянулся. Так ведь нет никого, одни мы с дедом! Остальные в сторонке стоят – ждут. Даже Горго не подошла.

– Мне... Мне больно... Пусть и тебе будет больно, сын греха! Сын греха...

А мне вдруг его жалко стало – как когда-то.

– Я... Я должен был умереть раньше... с Беллерофонтом, с остальными... Но я остался. Остался, хотя и знал... Мы все прокляты, все! Мы, недобоги...

Я вздрогнул. Недобоги! Все, в чьих жилах ИХ кровь!

– Беллерофонт... он сошел с ума, но успел... Успел уйти. А я... Я полюбил. Полюбил то, что нельзя любить!

«– Почему Ойней меня ненавидит? Ведь он и не видел меня ни разу! Это из-за папы? Или он болен? Как мы все: дядя Геракл, Эвмел, папа? Как я?

– Он болен, сынок. Если, конечно, любовь – это болезнь.»

– Я полюбил... Полюбил свою кровь!

– О чем ты, дед? – поразился я. – Свою кровь?

– Свою кровь! – упрямо прохрипел он. – Твой отец... Он не сын Перибеи, моей жены. Он... Его мать – Горго, моя дочь!.. Я любил свою кровь, свою дочь! Твой отец... И Горго, внучка...

Пустые бесцветные глаза смотрели в упор, и я понимал – это правда. Мой отец... И эта девочка, назвавшая только имя матери!..

– Я... Я презирал себя, ненавидел, но все равно – любил. Любил – и ненавидел! Всех, всех! А потом Горго умерла, и я полюбил ее дочь... мою внучку. Мою кровь...

Странно, я не чувствовал ничего – ни боли, ни ужаса. Словно не об отце, не обо мне шла речь. Только жалость чувствовал – к Горго, к этой несчастной девочке.

А если бы знал раньше? Убил бы его?

Кто знает?

– Я проклят, и ты... проклят, и отец... твой отец!.. Я ухожу, а ты остаешься... И теперь ты будешь... ненавидеть... Это мое... мое наследство...