– Надеюсь, здесь хоть липовые зудни не водятся.
– Липовые зудни? – спросил я, ощутив новый прилив ужаса. – Это еще что за хреновина?
– Тебе об этом лучше не знать, дружок. Поверь мне.
– О господи, – простонал я.
Стив навинтил крышечку на тюбик с мазью и весело, на манер разбитной медицинской сестры, шлепнул меня по бедру.
– Ладно. Так лучше?
Мазь немного уняла боль, однако ноги горели по-прежнему.
– Немного, – пробормотал я. Времени на жалобы не было. Слишком многое предстояло сделать. Я, постанывая, поднялся. – Главное – вы здесь.
– Конечно, здесь, – отозвался Стив.
– За вами не следили?
Лео решительно покачал головой.
– Не следили, – сказал он.
– Все прошло как по маслу, – подтвердил Стив, выглядевший в своих ярко-красных футболке и шортах как отдыхающий на приморском курорте юный подручный Мефистофеля.
– А теперь, – сказал Лео, – возможно, вы будете настолько добры, что объясните мне смысл происходящего? Кто вы. Зачем устроили эту встречу. Откуда так много обо мне знаете.
– Я расскажу вам все, сэр, – ответил я. – Даю слово. Но сначала мне нужно кое-что у вас выяснить. Я должен попросить вас, чтобы вы подтвердили одну мою догадку.
Присутствовала в моем плане одна деталь, которую я так до конца и не продумал. Наверное, надеялся, что Лео выдаст какую-нибудь идею. Конечно, так бы оно и вышло. И все же, когда уж стемнело и мы собрались распрощаться и вернуться, каждый своим путем, в Принстон, я вдруг испустил вопль великой радости, ибо вдохновение наградило меня своим трепетным поцелуем.
– О черт, что, опять муравьи? – спросил Стив.
– Нет, – ответил я, – не муравьи. Идея. Нет у кого-нибудь сумки или пакета?
– Вроде этой? – Стив поднял повыше свою синюю нейлоновую сумку.
– Нет, не хочется ее гробить. Сойдет и что-нибудь поскромнее. Скажем, пакет из магазина. Лучше бы пластиковый. Или коробка.
– У меня дома полным-полно коробок и сумок, – сказал Лео.
– Боюсь, от них нам пользы не будет. Мне нужно что-то здесь и сейчас.
– Для чего?
Стив покопался в сумке:
– Эй, вот это сгодится?
И он протянул мне серебристую коробку величиной примерно в половину обувной.
– Отлично, – ответил я. – А что это такое?
– Я держу в ней фильтры и объективы.
Он щелкнул запором и показал мне внутренность коробки.
– М-м, – с сомнением протянул я, – тут перегородки.
– Они легко вынимаются. Смотри.
Он повытаскивал из коробки объективы с фильтрами, а затем и мягкую решеточку.
– Блеск. Просто блеск. Гораздо лучше сумки. А если повезет, она окажется и почти герметичной. Теперь, Стив, – я положил руку ему на плечо, – ты как – не очень брезглив?
Стив удивленно наморщил лоб.
– Да вроде бы не очень, – ответил он. – А что?
– Видишь ли, – сказал я, – вон за тем пнем лежат две дохлые крысы. Но только, предупреждаю, они кишат червями и зверски воняют.
Пять часов спустя мы со Стивом встретились у статуи «Триумф Науки», чтобы дождаться Лео.
– Он ведь на подходе, верно? – спросил я. – Я хочу сказать – он придет?
– Обещал прийти, – ответил Стив. – Придет.
– Почему ты так спокоен? Как можешь ты быть столь дьявольски спокойным? Я вот никакого покоя не ощущаю. Места себе не нахожу. А ты… ты весь день был совершенно невозмутимым. Почему это? Почему ты спокоен? Я же не спокоен. Ни капельки.
– Перестань ты меня разыгрывать, – ухмыльнулся Стив.
– Да ты пойми, все может обернуться катастрофой. Начаться сызнова. Я могу очнуться в иракской тюремной камере или в сибирском ГУЛАГе. Господи, может, мне так и придется возиться со всем этим до скончания века, как Летучему голландцу или Скотту Бакуле в «Квантовом скачке». И даже без сомнительной помощи Дина Стоквелла.
– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – сказал Стив, – но ты, главное, не теряй веры, дружок. Хуже этого мир, в котором ты очухаешься, все равно не будет.
– Да ну? – откликнулся я. – Не уверен, что твой мир настолько уж хуже моего.
– Судя по тому, что ты мне рассказывал, намного.
– Да, но я не рассказал тебе о «Майкрософте», Руперте Мердоке, фундаменталистах, сопляках-кокаинщиках, вооруженных «Узи». Не рассказал о лотереях, коровьем бешенстве и шоу Ларри Кинга. Может, нам лучше плюнуть на все?
– Ты просто запаниковал, и только. Зато рассказал о политической корректности, о кварталах геев, рок-н-ролле, фильмах Клинта Иствуда, о детях, которые, беседуя с отцами, говорят не «сэр», а «хер» и «так не пойдет, мужик», о танцевальных клубах, где все подогреваются «экстази». Я хочу увидеть хоть что-то из этого. Хочу стать клевым.
– На самом-то деле от этой дряни не столько разогреваешься, сколько сгораешь.
– Все равно. Я хочу носить чудную одежду, отрастить длинные волосы и не платить за это штраф в колледже и не лаяться с родителями. Здесь, если ты хочешь этого, тебя загоняют в гетто, а полиция устраивает облавы и то и дело тебя достигает.
– Достает, – поправил я. – Это называется «достает». Знаешь, мне кажется, что я внушил тебе ложные представления о моем мире. Он мало похож на вечный праздник. «Экстази» там вне закона, и никто своих родителей «херами» в лицо не называет. Во всяком случае, никто из белых людей среднего класса.
– Да? Хорошо, но позволь мне выяснить это самостоятельно, идет? Дай мне шанс произносить такие слова и жить такой жизнью. А то получается, что ты лишаешь меня этого права.
– М-м, – с сомнением протянул я. – Я просто гадаю, а ну как…
– И потом, – перебил меня Стив, – мы все время говорим о настоящем. А есть еще история. Думаешь, тебе удастся просто взять да и махнуть на нее рукой?
– Хорошо, хорошо! Я знаю, что паникую. И все же, вдруг что-то пойдет не так?
– Все уже пошло не так, нет? А мы это дело поправим.
– Однако на этот раз я могу, очнувшись, ничего не вспомнить.
– И какая разница? Ну не будешь ты ничего знать, и всех делов.
– А ты? Допустим, ты, с твоим теперешним сознанием, попадешь в другую страну. Говоришь ты не как все, о стране ничего не знаешь, совершенно как я здесь. Тебя же примут за чокнутого. Господи, а если ты даже языка этой страны знать не будешь?
– Придется рискнуть.
– Нет. – Я схватил Стива за руку. – Иисусе, как хорошо, что я об этом подумал. Нечего тебе в той комнате делать. Пока все будет происходить, к ней и приближаться-то не стоит. Тогда с тобой хоть не случится того, что случилось со мной.