Дневники Зевса - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 18

В серый рассветный час, когда мысль засыпает, подобно самой Памяти, которая казалась заснувшей, я раздвинул пушистые белокурые волосы, чтобы в последний раз полюбоваться ее лицом. В свете занимающегося дня стали заметны тонкие звездообразные морщинки, прочерченные у ее виска. Там высыхала слеза. Я бесшумно удалился.

Ах, Память, наилучшая воспитательница! Я пришел к тебе еще подростком, а ушел взрослым. Осознав это, я был тронут.

Дети мои, когда в поисках обломков минувших веков вы отправитесь из Афин в Дельфы, остановитесь в голубой Ливадийской долине и испейте из обоих источников.

По соседству гора Геликон, которую я подарил девяти сестрам; они относятся к ней как к дому своего детства и любят там встречаться. Одна дочь что-то изучает в тени сосен, другая декламирует, обратившись к горизонту, третья пишет. Среди кустов под флейту Евтерпы танцует Терпсихора. Сестры позволяют смотреть на себя. Но ни одна не выберет вас, чтобы разделить труд и честь творчества, если вы изначально не были вразумлены их матерью. То, что вы называете изучением гуманитарных, то бишь человеческих наук, это в первую очередь — изучение божественного.

Не бойтесь найти Память постаревшей. Морщинки Памяти по сравнению с протяженностью времен — веков моего царствования — совсем тонкие; они ее почти не тронули.

Скажите Памяти, скажите ей, что я ее помню.

Эвринома. Грации

«А теперь в путь, к Тартару!» — говорил я себе, спускаясь по склонам. Я шел широким шагом и полной грудью вдыхал воздух, пытаясь справиться с волнением из-за ухода и побороть тревогу о том, что меня ожидает. Вскоре я достиг побережья, сплошь изрезанного мысами и уютными бухточками, где воды особенно спокойны. Этому побережью еще предстояло называться Алкионским морем. [3] Итак, я шагал, вонзая пятки в песок, когда услышал оклик:

— Зевс! Братец Зевс!

Голос доносился с моря. Я заметил какую-то богиню, стоявшую по пояс в воде. Она махала мне руками.

Я приложил палец к губам, поскольку не пришла еще пора так громко произносить мое имя, но беспечная богиня продолжала звать меня. Жестом я пригласил ее присоединиться ко мне на берегу.

— Не могу! — крикнула она мне. — Не могу выйти из воды. Ты должен мне помочь. Зевс! Зевс! Двоюродный братец!

Издали она выглядела очень красивой, вдвойне красивой. Я хочу сказать, что ее обращенные к свету живот и грудь отражались в волнах, создавая еще один образ, перевернутый и словно колеблемый содроганиями любви.

Посмотрев на солнце, я определил час. Чтобы до вечера достичь Тартара, времени было достаточно. Мое любопытство находило вполне оправданное извинение: требовалось срочно утихомирить эту крикунью и не дать ей переполошить титанов.

Поэтому я вошел в море и приблизился к богине. Разочарован я не был. Трудно найти тело столь же прекрасное, как у нее. Скрученные мокрые волосы богини были переброшены через плечо, словно медная коса, капли воды мерцали на груди подвижными жемчужинами.

— Я Эвринома, Щедрая Доля, сестра Метиды, — представилась она.

У нее были большие, широко распахнутые глаза, а взгляд одновременно умоляющий и испуганный.

— Смотри.

Богиня легла на воду. Ниже бедер ее тело было рыбьим.

Эвринома снова выпрямилась и пояснила:

— Я дочь Океана, когда-то была женой гиганта Офиона, одного из этих гадких прислужников Крона. Мы поселились на Олимпе. Как прекрасно нам жилось! Так прекрасно, что Крону самому захотелось там обосноваться. Офион пыжился от гордыни, видя, что его господин перебрался к нему. И Олимп стал логовом жестокости и тупого зверства. Офион в своем угодливом тщеславии во всем подражал Крону. А тот не любит своего брата Океана. И этого оказалось достаточно, чтобы Офион решил от меня отделаться. Меня обманывали, обижали, издевались, истязали. Оба лютых зверя только смеялись, помыкая мной хуже, чем последней служанкой. В конце концов они прогнали меня пинками и камнями. Я укрылась у своих родителей и, не помня себя от горя, умолила их сделать меня такой, чтобы навсегда остаться в морской стихии. Как ты думаешь, еще можно меня любить — такую?

Эвринома повисла у меня на шее, обхватив мокрыми руками; я чувствовал, как ее плавники обвивают мои ноги. У ее губ был странный вкус, свежий и солоноватый. Ах, благоразумие! Ах, обещания! Ах, верность! Я повернул голову, и мне показалось, что я различаю над гребнем гор голубой взор Памяти. И трех часов не прошло, как мы с ней расстались. Что ж, пора ей привыкать, раз предназначение Памяти — все видеть...

Морская стихия — отъявленная сводня. Поддерживая ваше тело, она подпускает ласку к самым чувствительным местам; ее волны навязывают ритм желания. Разгоряченное туловище, холодные плавники — я не слишком сопротивлялся. В конце концов, я ведь шел на войну...

— Что за гигант этот Офион? — спросил я Эвриному через некоторое время.

— Жуткая скотина, — ответила она. — Ненавижу себя за то, что сносила его. Никогда не испытывала с ним того, что испытала в твоих объятиях; никогда, клянусь тебе.

Неужели она воображала меня уже столь пылко влюбленным, что старалась успокоить мою ревность? Мне было вполне безразлично, что она принадлежала другому. Просто я собирал сведения об одном из тех врагов, с кем собирался сражаться.

— У тебя были от него дети? — поинтересовался я.

— Трое. Но чтобы больше походить на Крона, Офион их сожрал.

— Это кстати, — вырвалось у меня.

Неосторожно было высказывать эту мысль вслух, поскольку Эвринома тут же воскликнула:

— Хочу других!

— Что ж, девочка у тебя наверняка уже есть, — отозвался я, чтобы она успокоилась.

— Еще одну, хочу еще одну. Я была бы так счастлива!

Ее мягкие плавники снова обвились вокруг моих бедер. Я посмотрел, как далеко солнце продвинулось по небу.

Уткнувшись головой в мое плечо, Эвринома прошептала:

— Потом мы будем жить на Олимпе. Ты прогонишь оттуда Офиона и заберешь туда меня. Мы будем наслаждаться счастьем. Обещай, что мы будем жить на Олимпе!

— Ну да, ну да, — поддакивал я.

— Будем прогуливаться среди кипарисов.

— На Олимпе есть кипарисы?

— Нет, но внизу есть. Мы будем спускаться туда вечером. Ты будешь носить меня на руках. Кипарисы — это так красиво!

— Очень, очень красиво; это самое красивое дерево.

Бедняжка Эвринома! Несчастья помутили ее рассудок. Что ей делать на горных вершинах? Бить по облакам своим рыбьим хвостом? Но быть может, она вовсе не обманывала себя, а просто отдавалась грустной отраде заведомых иллюзий.

Все же ей удалось достаточно меня тронуть, а морю — достаточно укачать, чтобы я во второй раз откликнулся на ее желание.