Император вынимает меч - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Колосов cтр.№ 10

— Извини… Друг! — ухмыльнулся стратег. — Что-то мы сегодня одинаково небрежны: я — в жестах, ты — в речах.

Арат не ответил, не желая бранчливой ссоры. Но Мегалей искал ее, этой ссоры, но так, чтобы подлое желание не приметил царь. Поднимая кубок во время третьего тоста, который произносил Деметрий из Фар, Мегалей плеснул вином на одежду Арата. Но она была и без того нечиста, так что ахеец оставил без внимания и новую дерзость.

Придворные склоки, они начались с тех пор, как Филипп пришел к власти. Если Досон держал свое окружение твердой рукой, не приближая в опасную близость ни одного, дабы не вызвать зависть у прочих, Филипп был слишком юн и неопытен для разумного умерения дружеских чувств. Он быстро подпал под влияние искушенных в интриге вельмож, бывших для Досона лишь слугами. Для юного царя ж они стали наставниками и учителями. Пятеро вельмож, враждовавших друг с другом. Шестым был Арат, к советам которого Филипп прислушивался скорей в подражание дяде, а отнюдь не из-за той славы, какой чтили многомудрого ахеянина — даже враги. Ведь Арат был овеян славой великих свершений, какими не могли похвалиться ни Апеллес, первый министр Филиппа, ни Леонтий, стратег пельтастов, ни Мегалей, крючкотвор-архиграмматик. Царь прислушивался к словам Арата еще и оттого, что тот не был замешан в придворных интригах. Он не вынашивал корыстных помыслов, не мечтал о власти, большей, чем его наделили сограждане, был равнодушен к богатству, а слава-Арат имел славу, о какой только можно было мечтать. И потому он был подчеркнуто выделяем царем, и потому был ненавистен вельможам, мечтавшим о таком же почете…

Мегалей надуманно неловким движением толкнул Арата в бок.

— Поосторожней! — пробурчал старик.

— Ах, прости, славный Арат! — насмешливо воскликнул министр.

Уже было выпито немало, но пирующие без устали опрокидывали все новые и новые чаши, изредка отходя от стола, чтоб облегчиться. Царь увлеченно беседовал о чем-то с Деметрием из Фар, когда Мегалей, воспользовавшись увлеченностью Филиппа, выбил кус мяса из пальцев Арата.

— Ой, прости меня… Друг! Я так неловок.

— Пьян, как скотина! — подтвердил Арат.

— Что?! — угрожающе протянул македонянин.

— Что слышал!

Мегалей не стал связываться, ибо был храбр скорей на словах и владел мечом хуже Арата, испытавшего крепость клинка во многих сражениях.

Совсем стемнело. Факелы с трудом разрывали полночную тьму, зажигая зыбким мерцанием драгоценные кубки в руках пирующих и блюда, почти освобожденные от яств. Гости начали разбредаться, бережно подхватываемые своими слугами. К Арату приблизился сын. Наклонившись, он негромко шепнул:

— Идем, отец?

— Да. — Арат встал и поклонился Филиппу. — Благодарю за угощение, царь.

— А, уже уходишь? — равнодушно спросил Филипп: обличительные слова, брошенные Аратом, задели его. — Побудь еще!

— Нет, пора. Стар я уже для долгих застолий.

— Тогда ступай и хорошенько выспись. И прими в подарок вот это!

Филипп протянул Арату свой кубок, сплошь усыпанный сверкающими камнями. Лицо завистливого Мегалея — различимо даже во тьме — почернело от злобы.

Арат взял и, еще раз поклонившись, шагнул от костра. Сын последовал за ним, но тут его окликнул Апеллес.

— Друг мой, объясни мне вот что…

Министр стал что-то негромко втолковывать Арату-младшему, а старик неторопливо пошествовал дальше…

Что случилось дальше, засвидетельствовано Полибием. Покуда Апеллес отвлекал аратова сына, тоже Арата, Леотий и Мегалей, пьяные и оттого еще более озлобленные, набросились на Арата. Сначала они поносили его, именуя старикашкой и вором, потом принялись швырять комьями земли, а довершение принялись и избивать, вырывая дареную чашу.

— Отдай кубок, nec! — кричали они.

Арат закричал. На крик прибежали пировавшие неподалеку ахейцы. Разобравшись в происходящем, они бросились на подмогу Арату и хорошенько намяли бока Леонтию с Мегалеем. Тогда Леонтий, муж здоровенный, кликнул на помощь своих пельтастов. Те выхватили мечи, ахейцы последовали дурному примеру. Пролилась кровь…

Филиппу лично пришлось разнимать дерущихся. Поутру он разобрался в происшедшем и жестоко ругал Леонтия с Мегалеем, а заодно и Апеллеса, виновного не менее прочих. Те злобно и порой дерзко огрызались царю. Филипп стерпел эту к себе непочтительность. Потом он призвал Арата, с царственной щедростью наградил и просил позабыть про обиду.

— Все кончено! — успокаивал царь старика. — Больше они не посмеют тебя оскорбить. Покуда я жив, никто не посмеет! Все кончено…

— Да, — согласился Арат.

Но случилось иначе. История с кубком имела свое продолжение. Царь не забыл обиды, нанесенной — не Арату, ему! Слуги осмелились дерзить царю, претендуя на равенство с порфироносцем. Государь — если он и впрямь государь — не волен прощать такой дерзости. Если Филипп терпел едва скрываемое пренебрежение своих советчиков год иль два назад, лишь приняв скипетр из холодеющих рук дяди, со временем (простите, за тавтологию!) времена изменились. Он вырос и возмужал, и сделался искушен в делах государственных и бранных. Он не желал более терпеть над собою опеки, как и подобает вести себя царю, претендующему быть великим. И Филипп не простил.

Первым царь избавился от Леонтия, любимого солдатами и оттого во много опасного. Отправив пельтастов Леонтия в поход, царь приказал арестовать стратега по обвинению в пособничестве Мегалею, за коего Леонтий поручился залогом и словом, и который, опасаясь расправы, бежал. Пельтасты в своем обожании предложили залог за беспутную голову генерала. Царь воспринял желание, как свидетельство верной измены.

— Вам надлежит любить государя, а не его слугу! — сказал он, отвергая просьбу пельтастов.

Леонтий был казнен. Мегалей укрылся в Фивах, подбивая оттуда этолян к войне против Филиппа. Царь потребовал от фиванцев выдать предателя, и тот, не дожидаясь, когда его схватят, отравился. Так же поступил и Апеллес, прихвативший с собой в царство Аида сына и любовника.

Три смерти, произведшие настоящий переворот в Македонском царстве. Три смерти…

Три смерти, проистекающие из одного кубка…

Вжиг-вжиг, вжиг-вжиг, вжиг…

Брусок мягко ходил по тускло-матовой поверхности камня, придавая остроту и без того на совесть отточенному клинку. Квинт Невий, центурион третьей манипулы первой когорты, без торопливости точил свой меч. Точил не потому, что тот был недостаточно остр; просто нужно было чем-то занять себя, а заодно подать пример подчиненным, которые, впрочем, и без понуканий центуриона не предавались безделью. Легионер не привык к праздности, особенно, если впереди ждет битва.

Вжиг-вжиг, вжиг…

Центурион отложил брусок и осмотрел лезвие клинка на свет. Не удовлетворившись этим, он послюнявил указательный палец и осторожно провел им по острию. На загрубелой коже появился отчетливый след. Невий удовлетворенно кивнул и сунул меч в ножны, после чего осмотрелся. Сидевшие неподалеку от него — вокруг костра или подле палаток — квириты также готовились к битве. Одни точили мечи и вострили пилумы — для дальнего и ближнего броска, другие правили доспехи, крепя суровой нитью бляхи к грубой коже подкладки панциря, третьи, оружие изготовившие, чистили мелом умбоны. Центурион незаметно улыбнулся в бороду, какую носил для солидности. Все правильно. Битва будет нелегкой, каждый должен серьезно отнестись к своему вооружению. Чуть привстав, Невий дотянулся до копья. В отличие от большинства воинов, он носил не пилумы, а копье — точно таким копьем сражались деды и прадеды. Все триарии были вооружены копьями, ибо в решающий миг копье нередко стоило больше, нежели меч. Как командир, Невий был вправе вообще не носить ни пилума, ни копья, но центурион благоразумно не пользовался этой привилегией. В бою копье здорово выручало, а в случае чего от него было нетрудно избавиться. Положив копье острием на колено, центурион взял брусок. Он уже был готов продолжить свое тягучее вжиг-вжиг, но в этот самый миг у палатки, словно из-под земли, возник Тит Ганурий, принцепс квинтовой манипулы. Был этот самый Ганурий невелик росточком, но крепок, на улыбку щедр, а характером — пройдоха. Поговаривали, что он был сыном колбасника от конкубины, выданным за законнорожденного и унаследовавшим от отца не только гражданство и состояние, но и дар ко всякого рода делишкам, порой сомнительным, но не преступающим грань закона. Одним словом, это был редкостный проныра, с одной стороны доставлявший центуриону немало хлопот, с другой совершенно необходимый, особенно в те дни, когда случались неприятности со снабжением. Потому-то Квинт Невий и не выказал недовольства по поводу праздного вида легионера, но добродушную улыбку на всякий случай стер. Впрочем, Ганурий и не подумал придать значение косому взгляду, брошенному центурионом, вразвалочку приблизился.