Меч на ладонях - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Муравьев cтр.№ 150

Дороги вокруг маленького городка Клермон, что находится в провинции Овернь, были полны народа. Телеги, паланкины, повозки торговцев, кибитки надежно застопорили движение на лье вокруг того самого места, где этим днем будет выступать глава Святейшего престола.

Из уст в уста передавалось, что сегодня будет необычная речь. Урбан II был деятельным папой, не из тех, кто просиживает штаны в Риме. Кроме того, был он из галлов, значит, свой для большинства собравшихся. Съехавшиеся к городку люди гадали, как в таком немолодом возрасте ему удается сохранять кипучую деятельность: только что он был в Пюи и вот уже появился в родном Клюни и уехал из него, чтобы через две недели возникнуть в пределах благодатного Прованса. Затем Собор в Оверни, аббатство Муассак и вот он, день, которого ждали все франки.

Папа обратится с речью.

Впрочем, его здесь ждали не только религиозные фанатики и праздные любопытствующие. Такая активность не могла пройти незамеченной в маленькой Европе. К моменту появления его на Соборе в городок съехались послы большинства крупных властителей христианского мира, много купцов, целые сонмища блаженных и бродячих проповедников, готовых разнести слова главы христианского мира по всему свету.

Уже с самого утра, с того момента, когда петухи начали приветствовать первые лучи подымавшегося светила, на равнине, примыкавшей к воротам города, воцарилось небывалое оживление. Все знали, что после закрытия созванного папой Собора Урбан II произнесет перед народом важную речь. Собор открылся восемнадцатого ноября, его заседания, должные продлиться не более четырех дней, заняли целую неделю из-за вынесения интердикта королю Франции [168] и случившегося разбирательства бунта в Милане. Если с королем все было ясно и до начала Собора, то при разборе миланского бунта Урбан, к изумлению собравшихся, помиловал жителей города и не отлучил их, зато наложил жестокую епитимью на архиепископа Миланского Барбизана, погрязшего в симонии и распутстве. Решение было необычным, но все отходило на второй план перед готовившимся выступлением.

Всю неделю к Клермону стекались толпы людей. Цены на жилье подскочили в десять раз. Благородные рыцари, готовые снимать этажи для себя и слуг, вынуждены были делить одну кровать на двоих-троих, а то и довольствоваться матрасом на конюшне, но никто не роптал. Все ждали главного.

Всех их привела сюда мечта увидеть главу апостольского престола и наместника Христа на земле. Уж очень редко папы покидали Рим, а тем более пределы Италии. Да и речь должна была быть произнесена на родном для собравшихся языке, что тоже немаловажно.

К утру двадцать шестого ноября тысяча девяносто пятого года у помоста, сооруженного загодя, собралась огромная толпа. Места занимали с вечера, некоторые ночевали на поле по две и более ночей, кутаясь от промозглого ноябрьского ветра, но никто не уходил. Сотни рыцарей и владетельных сеньоров, слуги которых прокладывали им дорогу, могли себе позволить прийти в день выступления, но простому народу пришлось озаботиться этим вопросом заранее. Тысячи монахов и священников, собравшихся на Собор со всей Франции, десятки тысяч простолюдинов, обезлюдивших окрестные селения, – все они ждали появления преемника Святого Петра, как дети ждут чудес в сочельник.

Урбан не мог не оправдать надежды верующих.

Внезапно, когда колышущееся людское стадо уже начало ходить волнами, грозя затесавшимся внутрь слабосильным и немощным смертью от давки, зазвонили все колокола Клермона. Десятки тысяч рук метнулись ко лбу, начиная креститься, и тут от ворот города выступила процессия. Под непрекращавшийся колокольный звон впереди в высокой тиаре и белоснежном облачении с посохом в руке – сам глава римского престола. За ним – четырнадцать архиепископов в парадных одеждах и кардиналы курии, далее, на небольшом отдалении – двести двадцать пять епископов. И замыкали шествие сто настоятелей и аббатов крупнейших христианских монастырей.

Восторженный рев толпы сменился гулом от голосов тысяч молившихся голосов, толпы народа падали на колени и протягивали детей для благословения. По лицам христиан катились слезы умиления, радости, восторга, хаотичная масса народа сплотилась в цельный кусок, где уже нет разницы, кем ты родился и чего достиг: рыцари помогали одетым в дерюги пейзанам увидеть процессию, сиятельные холеные аббаты подбирали полы ряс, чтобы замызганные юродивые тоже могли преклонить колени перед наместником.

Внезапно по полю пробежала волна, замерли тысячи рук, замолкли десятки тысяч ртов – папа просил тишины.

Наконец, над притихшим морем людских голов разносятся первые слова эпохальной речи, изменившей весь путь развития Европы и христианского мира. Сотни губ повторяли их, чтобы те, кто услышал, донесли до тех, кто не смог. Но слова летели, летели, оседая в сердцах и душах собравшихся:

– Народ франков, народ великий, по положению земель своих и по вере, по почитанию Святой нашей матери церкви выделяющийся среди всех народов; к вам обращается речь моя и к вам устремляется наше увещевание.

Шум голосов тысяч повторявших услышанные слова прошелестел по полю и затих, заставив тех, кто услышал, и тех, кто не успел, склониться и внимать далее.

– Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верных христиан. – Папа простер руку к Востоку. – От пределов иерусалимских и из града Константинополя пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое Богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Богу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем. Самих же христиан, оставшихся верных церкви, погубил постыдным умерщвлением, а церкви Божьи либо срыл до основания, либо приспособил для своих обрядов…

Негодующий гул пронесся по полю, исторгнутый из тысяч глоток, единый тревожный шум появился и завитал над всеми.

– Греческое царство до того урезано ими и изничтожено, что потерянные земли не обойти и за два месяца. – Урбан обвел тяжелым взором возмущенные лица окружавших его благородных сеньоров, по рангу и положению находившихся ближе всего к помосту. – Кому? Я спрашиваю, кому выпадет труд отомстить за все это, вырвать утерянное у врага рода христианского? Кому, как не вам, превознесенным Богом над всеми прочими силой оружия и величием духа, ловкостью и доблестью, сокрушать головы врагов своих, которые вам противодействуют?!

Уже не гул, а настоящий боевой рев летел из уст собравшихся.

– Да подвигнут вас и побудят души ваши к мужеству деяния предков ваших, доблесть и слава короля Карла Великого и сына его, Людовика Благочестивого, и других государей ваших, которые разрушили царства язычников и раздвинули тем пределы церкви. – Голос оратора дрогнул. – Особенно же пусть побуждает вас святой Гроб Господень, Спасителя нашего, Гроб, которым нынче владеют нечестивые, и святые места, которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием мараются!