– Ну, именно он допрашивал того несчастного. Которого вы, несомненно, видели… – Старичок покосился на Кольку. – Ну… Там, на въезде. Вы понимаете?
– Понимаю.
– Вообще у немцев все по бумажкам. Все как положено. Всем выдали аусвайс. И знаете, это хорошо, что у нас тут именно немцы.
– Чем же?
– Я слышал, – старик понизил голос, – что кое-какие районы… Были… ну… власть там была передана…
– Вы хотите сказать, что они были оккупированы? – громко спросил Иван.
Семен Федорович вздрогнул.
– Ну, да… Можно и так сказать. В общем, там стояли румыны.
– И что же?..
– Я слышал… что там творилось… Это… Это ужас, молодой человек. Лучше уж немцы.
– Лучше? Чем лучше?
Старик вздохнул.
– Лучше, чем румыны, молодой человек. Давайте не будем…
– Давайте, – Иван вытянулся. – Вам, как я вижу, аусвайс не помог.
– Не помог. – Семен Федорович грустно кивнул. – Но, если честно, я жду коменданта. Все-таки именно он является сейчас настоящей властью. А не этот… бывший голодранец с повязкой.
– С чем?
– Ну, с повязкой… – Дед дотронулся до рукава. – Вот тут…
Иван кивнул.
– Понимаю.
– А простите, молодой человек, какая тематика была у вашей статьи? – вдруг спросил краевед.
– Какой статьи?
– Ну, вы же журналист. Я так понимаю, что из столичной газеты?
– Э-э-э… Ну да. Я собирал разные легенды и… сказки!
– О! – Семен Федорович заметно оживился. – Так вы почти коллега. Для журнала?
– Да. В целях… популяризации народного творчества.
– Очень хорошо! Очень хорошо! – Старичок приподнялся и заговорил быстро и сбивчиво: – Я же в этом очень хорошо разбираюсь. Вы понимаете, тут же огромные пласты. Большие наслоения различных мифов, культур. К тому же леса. Это как котел… Понимаете? Котел, где варится все самое удивительное, тайное. Полно загадок, которые человеческое сознание трансформирует соответствующим образом. Удивительные истории рождаются в этих краях! Удивительные! Вы вот знаете, например, что местные жители полагали, до революции, конечно, что души евреев уходят не в рай или ад, а в специальную бездонную яму? И падают туда вечно. Удивительно, правда? Какие интересные параллели напрашиваются. А знаете почему поляков дразнят «лях-девятиденник»?
– Нет.
– Считается, что поляки рождаются слепыми и прозревают только на девятый день. Как животные. Потому что произошли они от побитой богом собаки, которая съела первого Ляха, слепленного господом из теста. Бог застал ее за этим делом и тряс, пока не получилось множество ляхов. А мазуры шепелявят потому, что им черт в драке зубы выбил. А знаете, что когда святой Петр разнимал дерущихся хохла и черта, то оторвал обоим головы, а когда приставлял обратно, то перепутал?! От этого все украинцы – чертоголовые! Каково? – Старик говорил и говорил, повторялся, сбивался, начинал заново. Иван понял, что, несмотря на внешнюю покорность судьбе и надежду на то, что барин, то есть комендант из Гродно, всех рассудит, дед боялся. И пытался заглушить свой страх болтовней, словно доказывая самому себе: «Я не лишний, не лишний, я много знаю. Я не лишний». – В этих краях страшно не любят чужаков. Да и не только в этих. Если брать шире, их не любят все восточные народы. От этого и фольклор такой. Поляки не любят русских, русские не любят евреев, белорусы терпеть не могут украинцев, те, в свою очередь, не любят поляков. И так далее, весь Восток поражен этой заразой нелюбви к какому-либо народу. Все сказки про это. Да что там сказки? Даже великие… Тот же Пушкин, например. Или Лермонтов. И это касается, так сказать, цивилизованных, а если идти на Восток дальше…
– А я вот слышал, что если татарин не помог человеку в степи, это как убийство… – вдруг сказал молчавший до этого Колька.
Старик запнулся. Потом потряс головой и ответил:
– Нет, молодой человек, все может быть, но это, так сказать, надстройка, налет цивилизации. А если смотреть на сказки, поговорки…
– А у грузин есть поговорка: «Гость в доме – бог в доме», – вздохнул Иван. – И вообще, я был там, очень гостеприимные люди.
– Э-э-э… Где, простите? – поинтересовался Семен Федорович и поправил на носу несуществующие очки.
– В Грузии. И на Украине был. И в Карелии. – Лопухин внимательно посмотрел на старика. – Врете вы, товарищ краевед. Зря. Выводы какие-то… неверные. Скороспелые. А ведь уж седой человек. Несолидно как-то получается. Украинцы, белорусы, русские, поляки… Все народы – братья. Большая семья. Я где только не был и нигде ничего такого не видел. А вы говорите…
Краевед тяжело вздохнул.
– Это не я говорю, это народ говорит. В сказках своих.
– Сказки всякие бывают. Их разные люди придумывают. А гады везде имеются. Что ж, только их и слушать теперь?
– Нет, конечно, нет. – Старичок увел глаза в сторону. Завозился, устраиваясь поудобнее. – Просто из песни слов не выкинешь. Раз уж так сложилось, то и не сделаешь уже ничего.
– Тоже зря вы так, – опять не согласился Иван. Он чувствовал в себе страстное желание противоречить краеведу. Даже если бы тот заявил что-нибудь совсем само собой разумеющееся, Лопухин нашел бы что возразить. Так уж получалось, что выводы Семена Федоровича сильно расходились с тем, во что верил и чем жил Иван. – Что значит «сложилось»? В этой жизни все от нас зависит. Человек потому и не животное, что все может по своему разумению изменить.
– Да? – Краевед ехидно сморщился. – А вот выбраться вы отсюда по своему желанию можете?
– Не надо передергивать… Я про другое говорю.
Они замолчали. Старик ежился, будто от холода, Иван жевал травинку, а Колька снова забрался на свой наблюдательный пункт.
Так прошел час. Снаружи тоже все было тихо. Только однажды в пределах видимости проехала телега, груженная каким-то барахлом.
– Василь, подлец, – прошипел Семен Федорович. – Конфискует! Гнида голозадая…
Иван не ответил.
Старик прошелся по сараю. Стукнул в двери.
– Эй! Кто там сторожит? Жорка?
– Чего тебе? – лениво отозвались снаружи.
– Когда там комендант приедет?
– Так он тебе и помчался, пятки смазал… – Невидимый охранник фыркнул. – Нужен ты ему, старый пень.
– Но-но! У меня, между прочим, все документы имеются.
– И чего? – В сонном голосе часового послышался интерес.
– И того, что порядок должен быть! Суд, разбирательство. Я вам, паразитам, покажу еще! Развели самоуправство! Комендант приедет, все попляшете у меня. Все ему расскажу. И как девок насиловали, и про грабеж ваш бесстыжий…