— Фрау, бегите за комендантом!
Майор Щербина пришел непроспавшийся — а потому злой как черт. Вчера он ездил в гости в соседний городок к тамошнему коменданту — и осталось непонятным, как он сумел довести обратно мотоцикл. Сейчас комендант тусклым взором осмотрел местность.
— Убили?
— Так точно. — Мельников пригляделся. — Финкой, видимо. Или кинжалом. Грамотно сработано. Умелый человек делал. Прямо в сердце.
— Ну а нам-то что? — раздраженно бросил майор. — У них в Германии бандитов нет, что ли? Когда из концлагерей выпускали, особо не разбирались, кто там и за что. А у них за решеткой и уголовники сидели. Вон, гляди, все перевернуто. Золото, наверно, искали. Ладно. Я ребятам скажу, чтобы повнимательнее были.
— А этого?
— Что этого? Пусть их бургомистр необходимые документы выписывает. Родственники у него есть? — спросил майор фрау Эльзу, которая упорно просовывала нос в открытую дверь. Она убитых не боялась.
— Не знаю. Он чужой. Приехал уже после того, как Гитлер пришел. А я вас предупреждала…
Майор, почувствовав, что на него сейчас выльется очередная порция сплетен, которыми фрау начиняла свои доносы, лишь махнул рукой.
— Нет родственников — тогда ну его. Что там у них положено? Священник? Пусть и делает, что надо. В землю зароем — и все дела.
Вроде бы на том дело и кончилось. В самом деле, что разводить церемонии? Пастор прочел молитву, потом несколько местных жителей отнесли тело на кладбище и зарыли в каком-то дальнем его углу.
Середина того же дня
Мельников занимался культурным досугом — стучал костяшками домино в компании со своим корешем — старшим сержантом Копеляном. На столе стояла бутылка вина. Его, этого вина, нашли огромное количество в одном из богатых домов, хозяин которого бесследно исчез еще до прихода наших. Он был каким-то местным партийным фюрером — и понимал, что ничего хорошего его при русских не ждет. Большинство солдат это вино не любили — кисло и слабо. Но армянин (да еще и недоучившийся студент-историк) Копелян уверял, что это самое лучше вино, которое пьют разные там аристократы.
Старший сержант сделал большой глоток, врезал об стол костью и задал вопрос на тему, которую от скуки обсуждали все:
— А все ж, лейтенант, как думаешь, кто мог этого фрица прирезать?
Ответить Мельников не успел. На пороге возник рядовой Егоров, молодой, из последнего призыва:
— Товарищ лейтенант, вас срочно требует товарищ майор.
Мельников вышел из дома, где располагался комендантский взвод, перешел улицу и вошел комендатуру.
— Слушай, Мельников, кажется, пошли серьезные дела. Мне только что звонили откуда надо. Недалеко от нашего городка, на главной дороге, было нападение на нашу машину. Мне там знакомые по секрету сообщили все подробности. Машина была из службы снабжения. Шла с каким-то грузом— вино откуда-то везла для начальства. А эти, значит, подкараулили ее из кустов и врубили… В машине был один водитель, из последнего призыва, не воевавший. Он в штаны наложил, машину бросил, дернул прочь, как заяц… Эти его не преследовали. Он до наших добрался… Подъехали где-то через два часа. Машину по следам нашли. Ее отогнали в сторону от дороги. Машину сожгли.
— Разгрузили, видимо, раз отогнали. Думаете, товарищ майор, все-таки началось?
Майор его понял. Дело в том, что среди солдат и офицеров одно время ходили смутные слухи о подпольной нацисткой организации, которая не собирается складывать оружие и после капитуляции. И это были не просто слухи. Майор Щербина, который имел бесчисленное количество знакомых в самых разных армейских структурах, рассказывал (тоже по секрету) — в одном из таких же вот тихих городков среди бела дня убили коменданта. И ведь не из какого-нибудь вульгарного «MP-40»
[5]
или «Вальтера». Это мог сделать и какой-нибудь особо сумасшедший пацан из «Гитлерюгенда». Таких Мельников видал. Его ребята как-то взяли в плен двух четырнадцатилетних волчат, которые дрались за единственный фаустпатрон… Но в этом случае коменданта застрелили из очень своеобразного оружия — однозарядного ружья, замаскированного под трость. Уж какого только оружия Зверобой за войну не видел, а о таком даже слышать не приходилось. Явно какая-то специальная штука для диверсантов. Такую кому попало не дадут.
Но после этого ни о чем подобном ничего слышно не было. Все решили, что Смерш хорошо поработал. Но, видимо, не совсем хорошо…
— Я ничего не думаю, — ворчливо сказал майор. — Но есть приказ. Повысить бдительность и, что самое главное, — принять меры к ликвидации. Для начала надо попытаться добыть максимум сведений об этих фрицах-партизанах. Ты у нас разведчик, к тому же с населением кумишься. Вот и действуй.
На улице Мельников закурил и начал думать, с чего начать. Он хорошо изучил, как воюют с партизанами. На собственной шкуре. Поразмышляв, он пробормотал:
— Надо переть к одноногому.
Речь шла о немецком солдате-инвалиде. Он потерял ногу где-то под Сталинградом. Отморозил. Чему искренне радовался — потому что успел вырваться до того, как там началось самое веселье. Из его роты в живых не осталось никого. Но из России он привез умение гнать самогон. Чем и занимался. Кроме того, оттуда же он привез отвращение к нацизму. Впрочем, возможно, оно было и до этого. Фридрих до прихода был то ли социал-демократом, то ли христианским демократом… Мельников в таких вещах не разбирался. Но нацисты его сочли неблагонадежным и выперли с «волчьим билетом из школы», где он преподавал астрономию. Он с самого начала активно сотрудничал с нашими. Его, кстати, активно проверяли смершевцы — но оставили в покое.
Фридрих сидел на лавочке возле своего довольно-таки неказистого (по немецким меркам) дома и мирно курил трубку. Увидев Мельникова, он помахал рукой:
— Привет, Фридрих, дело к тебе есть.
— Это ты насчет убийства?
— Тут хуже все. Дело очень нехорошее. Партизаны у нас в округе завелись. Немецкие. А я, поверь, хорошо знаю, КАК борются с партизанами. Тут такое начнется, что мало никому не покажется.
— Вот сволочи! — покачал головой Фридрих. — Мало им. Ты знаешь, я кое-что про это слышал, еще при нацистах, когда ваши были на подходе. Геббельс постоянно речи говорил на эту тему. И, ходили слухи, какие-то партийные деятели тоже говорили какие-то речи на этот счет. Но эти партийные деятели первые сбежали, когда еще никто не знал, чем дело кончится… Но чем я могу помочь?
— Надо попытаться вычислить, где они могут скрываться. Тут у вас не наши леса, особо не разгуляешься.
— Может, в этом загадочном Черном лесу?
— Тогда дело безнадежное. Но чутье мне говорит, что нет. Есть еще места?
Фридрих задумался и наконец изрек:
— К Хеньшелю надо идти. Может видел, сидел такой седой худой господин с тростью. Я до войны с ним в школе работал. Он был этим… натуралистом. Бабочек всяких собирал.