Сашка не дернулся даже – шевелиться-то не мог. Только
кряхтел громче обычного да стонал.
Когда Лика оторвала подушку от лица брата, он уже не дышал.
Она подсунула ее под неподвижное тело, глубоко протолкнула в Сашин рот крышку
от пузырька из-под лекарств, и, мгновенно вызвав у себя слезы, с криком
выбежала из дома и к соседям. Те сначала и не поняли ничего, так натурально
Лика изображала впавшего в панику человека, но когда девушка успокоилась, стало
ясно, что во время приема лекарств больным она нечаянно уронила ему в рот
крышку, которая тут же застряла у него в горле. Лика пыталась ее достать, но
Саша так клацал зубами, что у нее не вышло. И теперь он не дышит! Неужели умер?
Бабка-соседка отправилась вместе с Ликой к ней домой и
вынуждена была признать, что Саша на самом деле скончался. Девушка тут же
забилась в истерике. Она обливалась горючими слезами и причитала, что смерть
Саши на ее совести. Пусть все произошло случайно, без злого умысла, но все
равно ей нет прощенья. Старушка, естественно, стала девушку жалеть и
уговаривать не винить себя. «На все воля божья, – увещевала она
Лику. – Видать, Господь решил вас с отцом от тяжкой ноши избавить... А то
ведь света белого не видели!».
Точно такого же мнения придерживались и другие сельчане.
Даже участковый. И не стал заводить уголовного дела. Для всех Саша погиб в
результате несчастного случая. И только Лика знала, чья на самом деле воля
избавила их с отцом от тяжкой ноши!
* * *
В областной город Лика поехала после похорон брата. С
вокзала сразу в театральный институт направилась, чтобы документы подать.
Сначала почти бежала, так ей хотелось поскорее там оказаться, потом перешла на
быстрый шаг, а когда до парадного крыльца оставалось всего несколько метров,
остановилась. Ну, поступит она в этот провинциальный вуз, отучится... и что?
Дальше-то куда? В театр местный? Или на региональное телевидение диктором?
Скучно...
В Москву надо ехать! В «Шуку» поступать. Или ГИТИС. Только
там из нее настоящую актрису сделают. И играть по окончании одного из этих
учебных заведений она начнет не на сцене провинциального театрика, Лика будет
блистать на столичных подмостках, а то и мировых!
Распалив себя такими мечтами, Лика развернулась и пулей
бросилась обратно на вокзал – брать билет до Москвы.
Столица амбициозную провинциалку встретила холодно.
Родственников у Лики в Москве не было, денег, чтобы снять жилье – тоже, поэтому
пока сдавала вступительные экзамены, ночевала на вокзале. Питалась раз в день.
На проезде экономила – либо «зайчиком» каталась, либо пешком ходила. Голову
мыла в вокзальном туалете. Там же стирала бельишко.
Первый экзаменационный тур Лика прошла легко. Второй тоже. А
вот на третьем ее срезали! Сказали – талант есть, но индивидуальности нет,
работайте над собой и приходите на следующий год. Лика была в шоке! Нет, она,
конечно, знала, что ничем особо от остальных не отличается, обычная
провинциалочка в дешевеньком платье и с химической завивкой (таких много
поступало в ГИТИС, ничуть не меньше, чем роскошных, модных, ярких детишек
актеров и режиссеров), но разве это важно? И читала она то же, что и все.
Крылова да Толстого. Но ведь талантливо читала, комиссии нравилось... И вдруг –
бац! Индивидуальности нет!
Потом ей объяснили, что ее срезали потому, что одна из
роскошных, модных, ярких, дочурка именитого режиссера, недобирала балла, а
принять ее в ГИТИС было просто необходимо... Ее приняли, а Лика велели работать
над собой и приходить на следующий год...
Как плакала она в метро, возвращаясь из института! Так
плакала, что сидящий по соседству дядечка не смог остаться равнодушным. Он стал
гладить девушку по голове и расспрашивать, что ее так расстроило. Лика ему все
выложила! И тогда попутчик открыл ей тайну. «Я ведь тоже артист, – поведал
он зареванной Лике. – И когда-то сидел в той самой приемной комиссии
ГИТИСа. Теперь, правда, на пенсии, но связи с коллегами сохранились. Могу
посодействовать. Правда, в этом году уже ничего не сделаешь, но на
следующий... – Он украдкой покосился на ее небольшие, но аппетитные грудки,
выглядывающие из выреза платья. – А пока можешь у меня пожить. Я тебе
комнату сдам задаром. Взамен только услуг потребую. Прибраться, например,
постирать. Вдовец я, без женщины трудно...».
И Лика осталась в Москве. А что ей оставалось? Возвращаться
в свой поселок и вновь идти уборщицей? Нет, Лика не желала этого, тем более
Костик (дядечка из метро велел называть себя именно так) был очень
убедителен...
Любовницей его Лика стала не сразу, а только спустя два
месяца. Боясь спугнуть девушку, престарелый фавн вел себя по-отечески.
Выслушивал, помогал советом, опекал и на работу устроиться помог, разносчицей
газет. Но как-то вечером, когда Костик пришел немного навеселе, он подошел к
Лике и поцеловал ее в губы. До этого целоваться ей приходилось дважды. Оба раза
с ровесниками – мальчишками, что ходили вместе с ней в театральный кружок. Это
было смешно и мокро. С Костиком же все вышло по-иному: смачно и волнующе.
Потом, когда от поцелуя в губы он перешел к другим, более интимным, стало еще
интереснее! Лика и не предполагала, что ее тело способно так откликаться на
прикосновения.
Сексом они занимались все ночь! Вернее, сам процесс не занял
много времени (Костику было уже шестьдесят пять лет, и он не мог похвастаться
молодецким пылом), а вот ласки длились так долго, что Лика начала боятся, как
бы сознание не потерять. Но не потеряла! Выносливой оказалась. И очень
чувственной. И за то, что Лика в себе это открыла, Костику надо было спасибо
сказать. Только за это, но вот за остальное...
После того как они стали любовниками, старик взвалил на
девушку все домашние заботы. Стирка, уборка, готовка – все было на ней. Костик
только по магазинам ходил. И то потому, что не хотел доверять Лике деньги. Те,
что она зарабатывала на почте, ей разрешалось расходовать под контролем Костика.
Чтоб на какую-нибудь ерунду не потратила, тогда как ей нужны были новые трусы и
перчатки. Не на свои же ему все это покупать?
Характер у Костика был скверный. Как многие старики, он был
брюзглив, дотошен, капризен и обожал говорить о своих болячках. Лика его еле
терпела! Ей уж и секс с ним был противен. Но она, скрипя зубами, уступала ему.
До лета оставалось всего ничего, Лика намерена была дотянуть до поступления в
институт, и после того, как с Костиной помощью поступит, уйти от противного
старикашки...
Дотянула! Подала документы. Но тут оказалось, что Костик
врал ей не только насчет своих связей, но даже и профессии (все жизнь он
проработал радиотехником, о чем Лика узнала, наткнувшись на его трудовую
книжку) и помочь с поступлением не мог никак. Пользовался, короче, ее
наивностью. Когда Лика это поняла, первой мыслью было – дать ему кулаком в
наглый морщинистый глаз и послать подальше, но она сдержала этот порыв, решив,
что старикан так дешево не отделается. Лишил ее, понимаешь, девственности,
пользовался ею год, и не только в сексуальном, но и в хозяйственном плане, а
она возьмет, да так просто ему это с рук спустит? Ну уж нет, за удовольствие
платить надо, раз так – пусть раскошеливается! Конечно, идеальным вариантом
было бы оттяпать у Костика половину жилплощади, но у него есть сын и дочь, вряд
ли они позволят отцу прописать кого-то в квартире, а вот чему они никак не
смогут помешать, так это снятию денег со сберкнижки. Лика знала, что у Костика
была скоплена приличная сумма «на смерть». Вот ее-то она и решила получить в
качестве компенсации за моральный и физический ущерб (обманул – нанес моральный
ущерб, девственности лишил – физический!).