Клинки Порубежья. Книга 1. Окаянный груз - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Русанов cтр.№ 2

Причиной тому пожару было не баловство с огнем или засуха, а война Малых Прилужан с Зейцльбержским княжеством. Вдосталь в ту пору земля кровушкой людской напиталась. Зейцльбержцев поддерживал князь и купеческая гильдия Руттердаха. Первый пособил пятью полками закованных, как рак в панцирь, в блестящие доспехи алебардщиков, а вторые – звонким серебром в количестве, достаточном, чтоб склонить к альянсу еще и Грозинецкое княжество. Благо зареченские господари и Микал, король Угорья, не нарушили слова чести и в драку не встревали. Железные хоругви зейцльбержцев уже примерялись к стенам Уховецка – и так и эдак прикидывали на приступ идти, – когда подошла скорым маршем легкая конница из-под Тернова, копейщики с арбалетчиками Заливанщина и, наконец, коронные гусары со штандартами выговского короля. Северянам накидали щедрой рукой, отогнали за Лугу и Здвиж. Руттердахцев пленили, но казнить не стали – пожалели подневольных бойцов и отпустили за щедрый выкуп. Грозинецкого князя Войтылу принудили к вассальной присяге престолу в Выгове, а Малые с Великим Прилужаны, вкупе с дальними восточными Морянами, заключили уговор о вечной дружбе и союзе. Богорадовка, выстроенная как порубежный городок, так и стояла на стыке трех границ – краев зейцльбержских, грозинецких и прилужанских.

Несмотря на мир, покоя на границе не знали. Редкая седмица обходилась без набата и стычки. Когда с рыцарями-волками, не за грош марающими честное имя лесного хищника, перебирающимися через реку в поисках наживы, когда с грозинецкими удальцами, ищущими славы и подвигов (а разве бывает подвиг более достойный, чем спалить пару-тройку селянских хуторов, не так ли?), а когда и со своими, не принявшими послевоенную Контрамацию беглыми чародеями.

О Контрамации стоит упомянуть особо. В ту войну, когда дед Войцека лишился глаза и левой руки, зато дослужился до хорунжего командира, а грозинецкий Войтыла впервые за всю летописную историю склонил колени перед Выговским королем Доброгневом, колдуны бились с обеих сторон. И благодаренье Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому, что миновали описанные в старинных сказках времена, а вместе с ними и могущество чародейское измельчало. Иначе могла остаться земля голая и пустая, как верхушки Отпорных гор, где камни, щебень и лед. Не спасали людей ни обереги, ни молитвы. Исполненные гневом колдуны косили ряды воинов огнем алым клубящимся и белым небесным, заставляли реки покидать берега, а холмы и пашни дыбиться норовистыми скакунами. Мнилось, будто настал последний час, Судный день. Выходили волшебники и против честной стали биться, и друг против друга становились часто. Особенно грозинчане в чародейском непотребстве поднаторели. Зейцльбержцы, те смиреннее, больше сталью норовят, по-рыцарски, значит. Хотя, по большому счету, и колдовства их церковники никогда не чурались.

А когда все-таки завершили войну, собрался в Выгове епископат, и так отцы святые порешили: магии в королевстве быть только под коронным надзором. Никакого любительского, то бишь аматорского, колдовства. Потому и назвал высокоученый Гедерик, уроженец Руттердаха, бывший в ту пору советником у Доброгнева, новый закон Контрамацией, сиречь запретом на аматорство. Отныне все колдуны обязывались либо бросить раз и навсегда чародейство, либо поставить волшбу на службу королевству.

Многим этот закон не по нутру пришелся. Слишком многим. Но ослабленные долгой кровопролитной войной волшебники не посмели взбунтоваться. Подчинились. Встали на реестр. А совсем уж рьяные разбежались кто куда. В Грозин и Мезин – они по условиям вассальной присяги могли иметь свои законы, отличные от прилужанских. В Искорост и Жулны – там близость лесистых Отпорных гор, населенных всяко-разными чудами, делала фигуру чародея-характерника просто незаменимой. За реку Стрыпу, на юг, в степи, на службу к местным князькам. Хотя, если подумать, чем служба Выгову и короне позорнее службы немытым кочевникам басурманам?

Многие сбежали, но не все из сбежавших смирились. У простых людей третье-четвертое поколение после окончания войны сменилось. Мажий век дольше. Дети съехавших за Лугу и Стрыпу иногда назад возвращались. Не с добром, с черным сердцем приходили на родину поглядеть. И оставляли за собой вот такие сожженные хутора и обезображенные трупы…

Радовит выпрямился, вытер ладонью редкую рыжеватую бородку, а после – ладонь о штаны.

– Как же их земля носит?

Войцек не ответил. Что скажешь? Сам бы горляки зубами рвал, когда достал бы. Хлопнул понурого Птаха по плечу:

– Ты б поглядел по округе, что да как. Сколько было, откуда пришли… Да что я тебя учу – без меня знаешь.

Порубежник поднялся, отряхнул снег с колен, ушел во тьму.

– Пускай себя делом займет, – ответил Меченый на немой вопрос чародея. – Легче будет.

Сотник вздохнул. Через силу выговорил:

– Ты как, проблевался? Пойдем по-поглядеть?

Радовит кивнул:

– Пошли.

Липкая грязь не пускала, цеплялась за подошвы. Да может, оно и к лучшему было бы – не смотреть, отвернуться, забыть?

Багровый жар углей освещал картину разрушения и убийства. Смердело горелой плотью.

Войцек на миг наклонился над бесформенной грудой, коротко бросил:

– Гмыря. – Ткнул пальцем в соседнюю кучу: – А то его хозяйка, видать.

Радовит, подслеповато щурясь – испортил-таки зрение смолоду усердной учебой, – нагнулся, отпрянул, сдавленно вскрикнув, и снова согнулся в рвотном спазме, извергая желчь из пустого желудка.

– Забери его. Пускай отдышится. – Меченый поманил рукой урядника Саву.

Низкорослый крепыш подхватил под мышки высокого, но рыхлого, с наметившимся, несмотря на молодость, брюшком волшебника:

– Пойдем, пан чародей, пойдем. От греха, от смрада…

Сотник закусил длинный черный как смоль ус, пошел дальше. Его брови все ближе и ближе сходились у переносицы.

На уцелевшей стене хаты обвис прибитый обгоревшими стрелами обугленный труп. Одежда – черные дымящиеся лохмотья. Ни лица, ни волос не разглядеть. Только белые зубы сверкают в безгубом рте.

– Верно, сын Гмырин, – пробормотал подошедший неслышно Хватан – записной разведчик порубежников, парень удалой, ловкий, даром что ноги тележным колесом.

Войцек кивнул. Скорее всего.

Сын Гмыри – его имени Меченый, несмотря на старания, припомнить не смог – умирал долго. И не от железа – стрелы воткнулись в плечи и правое бедро, – а от огня. В груди сотника начал закипать гнев. Из тех, что застилает воину глаза и заставляет в одиночку идти против тысяч, бросаться грудью на копья. Нехороший гнев, вредный на войне.

Из-за освещенного круга донеслись голоса. Должно быть, подъехал десяток Закоры.

– У Гмыри еще внуки были, кажись, – неуверенно проговорил Хватан. – Вроде, я слыхал, два хлопца…

– Точно, двое, – подтвердил вернувшийся Птах. – Было двое. Разреши доложить, пан сотник?

– Ну?

– Так что, пан сотник, не больше десятка их было. Кони справные, но тяжелые. Таких в Руттердахских землях по мызам ростят. Точно, из-за Луги кровососы.