На следующий день Борис Иванович выехал в район. Дорога была долгой, что дало возможность побыть немного наедине со своими мыслями. За окном служебного автомобиля проплывали картинки уральских сказов: древние скалистые выступы перемежались чудесным лесом, пенистыми ручьями и речушками, голубыми озерцами. Красота вокруг была несусветная! И когда Гондалев через два часа оказался перед домиком районного отдела КГБ, он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил.
Прервав рапорт майора Зинченко, местного оперуполномоченного, он попросил тут же отвести его к старцу, который, как оказалось, уже дожидался Гондалева в кабинете опера!
«А откуда он узнал, что я приезжаю именно сегодня?» — недоумевал Борис Иванович, пока поднимался по лестнице.
Через минуту он уже стоял перед колоритным стариком с длинной благообразной бородой. Открытый, все понимающий взгляд деда сразу устранил все барьеры между этими двумя столь разными людьми.
— Садись, сынок, — и Гондалев вдруг обнаружил, что он уже сидит на стуле абсолютно расслабленный, смотрящий на старца.
«Гипноз, мать его!» — вяло пронеслось у него в голове, но без агрессии, без желания противодействовать этому магическому воздействию.
— Слышал я, что к вам погостить приехал некий Труваров Евгений Викторович. Не обременяй себя ответом. Сиди спокойно и слушай. Выбор правильный. И человек он верный. Если все получится, как задумали, возродитесь через него. К свету пойдете. Выздоровеете, — старик так же внезапно замолчал, как и начал. Гондалев сидел неподвижно на стуле, пребывая в полудремотном состоянии абсолютного комфорта.
«Вот оно, счастье», — с иронией сказал он сам себе и понял, что пока еще нормален, поскольку наличие чувства юмора и самоиронии — верный признак психического здоровья.
— Главное же — это его предназначение, — продолжал, не открывая рта, доносить до Бориса Ивановича старец. — Свидетельство тому — кольцо. Ты о том не ведаешь, а я знаю. Наберись терпения…
«Да и так уже набрался дальше некуда», — подумал Гондалев, а старик продолжал:
— Давно это было. Много тысяч лет назад земля другой была. По-иному разделялась. И в ней жили народы разные, среди которых возвысился род белых людей, назвавших свою страну Раш, по имени своего главного Бога, Бога Солнца Ра. Покорили они все окрестные племена и возвысились над ними. И стоял во главе их Белый Император, который обладал неограниченной властью. И так возгордились людишки страны той и их правители, что перестали соблюдать заповеди, все больше заботились о теле своем, а не о душе и Духе. И ушел Дух от них. И души их бессмертные погибли. И не на что было опереться Богу в земном их пребывании. И не нужны они стали ему. А поскольку владели они в то время всей землей, то и погибнуть суждено было всем. Так и погибли. Кто в огне подземном, кто в пучине морской.
Но знали о предначертанном жрецы той древней страны. И нанесли заповедное на кольца власти, которые и передали предназначенным для спасения. Так с тех пор и повелось: у кого кольцо — у того и законная власть. Жизнь возрождалась не сразу. Народ на земле множился. Начались войны. Мало поумнели земляне. Кольца переходили от одних вождей к другим. У Труварова — главное из них, то самое, которое обеспечивало власть Кира и Александра Македонского, Помпея Великого и Юлия Цезаря, Константина Великого и Юстиниана, последнего Палеолога и Ивана Грозного. И это — самое главное!
У меня же — второе и третье кольца. Одно пришло к русичам через гипербореев — гордых свеев, вместе с Рюриком. Другое же досталось в наследство от Чингисхана, получившего его в свое время от тибетских монахов и служителей религии Бон-По. Это, третье кольцо, я на время передал вождю вашему — Красному Сталину, дабы наполнить его Духом победы в страшную годину вражеского нашествия на землю нашу. Оттого и вставал в его присутствии потомственный лорд и герцог. Чуял и понимал, кто перед ним! Но потом, как и договаривались, кольцо это перед самой его смертью было мне возвращено. Ибо не было у него преемника достойного, способного возродить Белое Царство. Так, все больше мелкота какая-то да шелупонь разная, дальше носа своего не видящая. Но это он сам виноват. Всех достойных поубивал. Боялся, — на какое-то мгновение в комнате наступила тишина.
«Почему я все еще здесь? И слушаю этот бред? Который, впрочем, бредом мне не кажется? Вот это как раз и удивительно! И что я доложу Лазуренко?!» — думал Гондалев, продолжая сидеть полуразвалясь на стареньком оперском стуле в уральской глубинке.
— Получил же я их от последнего царя нашего, подло убитого здесь неподалеку. Виделся я с ним накануне смерти его. Яйца им откушать приносил. Предвидел он свой конец ужасный. И сознательно шел на жертву, кровью своей и чад его искупив грех рода собственного перед Всевышним. И тем узаконил как пребывание свое на престоле, так и даруемую им преемственность. А осуществить ее должен я как хранитель и Верховный Жрец, — старик вновь замолчал, как бы давая возможность Борису Ивановичу переварить столь важную для него информацию. Но она, эта самая информация, легко укладывалась в его голове. Гондалев точно знал, что впечаталась она намертво.
— Да. Видел я глаза его в день тот черный, для семьи его ставший последним. Но не было в них ни страха, ни малодушия. Тверд он был в вере своей и в правильности пути избранного. Истинный царь! — после этих слов старик поднялся и подошел к окну, сквозь которое в комнату наплывал удивительный свет, чем-то напомнивший Гондалеву утро Нового года, такое же сказочное и необычное.
«А ведь похож старик на Деда Мороза! Такая же борода окладистая, усы и брови. Взгляд с прищуром. Только шапки и рукавиц не хватает, да мешка с подарками…»
— Не отвлекайся, ирод! Какой я тебе Дед Мороз? В сказки не наигрался? — старик сказал это строго, но беззлобно, как говорят любящие родители своим зашалившимся чадам.
— Слушай дальше. Эти два кольца я отдам тебе сейчас. Ты — верный слуга царю и Отечеству. Все сделаешь как надо. Одно оставь Президенту вашему. Оно ему еще пригодится. Пока Труваров до власти окрепнет — не год, не два пройдут. Другое же, то, что от Чингисидов русские самодержцы получили, отдай Хранителю Ватикана. Не удивляйся. Три кольца для русских — перебор. Особенно в нынешней сложной обстановке. А Ватикан — те же христиане. Проклятье схизмы тысячелетней давности вот-вот должно пройти. Глядишь, и объединимся во Христе. Правда, их Хранитель все больше зарился на Труварово кольцо. Триста лет за ним охотился. Людей готовил. Но сам понял: коли в руки не идет, значит, нет на то благословенья Божия. Я с ним говорил. Он согласен на уговор: кольцо в обмен на всемерную помощь и поддержку власти вашей. Так что бери кольца и иди себе с миром. — После этих слов Гондалев погрузился в сон. Сколько он проспал — неизвестно. Разбудил же его Зинченко, который долго тормошил столичное начальство.
— А где старик? — первым делом спросил Борис Иванович опера.
— Какой старик? — с недоумением спросил немного озадаченный подчиненный.
— Все ясно! — неизвестно кому ответил Гондалев, поднялся, сел в служебную машину и через три часа застыл перед кабинетом Лазуренко в полном оцепенении. До него только сейчас дошло, что докладывать ему практически нечего. И даже два зажатых в кулаке кольца ясности не добавляли.