Затем, усевшись, жрец пристально посмотрел на Уггама.
— Попробую догадаться, о чем ты хочешь сказать. Об этом пленном безногом после.
Уггам промолчал, и жрец спросил:
— Ты допросил его?
— Да.
— Его, конечно же, пытали…
Уггам как-то странно взглянул на Маттуахага.
— Нет. Он… перегрыз себе вены. Зубами, на обеих руках.
Сейчас он умирает.
— Я хотел бы взглянуть на него, — жрец порывисто поднялся.
Уггам пожал плечами, как бы говоря: «Ты мне не веришь?», — и тоже поднялся.
В темнице было светло: Уггам приказал открыть ставни, закрывавшие окошко под самым потолком. Хуссараб лежал на подстилке, руки его были перевязаны и прикованы к стене.
Бледное, почти белое, несмотря на загар, лицо оставалось бесстрастным.
Маттуахаг быстро спросил что-то — на наречии, которое Уггам не знал. Пленник не отозвался. Жрец сказал еще несколько слов и тронул хуссараба за плечо.
Пленник открыл глаза, взглянул на жреца, потом медленно облизал пересохшие губы и вытолкнул изо рта несколько слов.
— Ему нужно дать воды. Много воды. Иначе он умрет, — сказал Маттуахаг.
Уггам снова пожал плечами.
— Ему лили воду в рот. Он выплевывал.
Они вышли из темницы.
— Так о чем же сообщил тебе… посол?
Уггам жестом предложил жрецу сесть, прошелся мимо него.
— Не так важно, что сказал посол. Важно, что мы должны готовиться к худшему.
— Что ты имеешь в виду? — насупился жрец. — Ортаиб запирает вход в Долину. Здесь у тебя достаточно войска…
— У меня совсем мало войска. И лучшая тысяча уже пала под Сабаррой.
Уггам помолчал и тоже сел.
— Святилища аххумов в опасности, — продолжал он. — Я приказал начать эвакуацию государственного архива и сокровищницы.
Этой ночью первый караван отправится на юг и дальше, в Ушаган.
Я хочу, Маттуахаг, чтобы ты отдал такой же приказ храмам.
Маттуахаг несколько мгновений смотрел на Уггама, потом откинулся на спинку деревянного кресла.
— Ты не в своем уме!
Уггам вспыхнул:
— Я знаю, что выгляжу сумасшедшим. Но я узнал кое-что, что и тебе будет полезно знать. Хуссарабы прошли тысячу миль по долине Тобарры, они заняли все северо-восточное побережье и ни разу не потерпели поражения. Их цель — пройти до южного края земли. Ты знаешь, где он, этот край?.. Я тоже не знаю. Знают только их боги. А их боги похожи на кочевников в бескрайней степи — кочевников, которые доскакали до пропасти и присели у края. Они просто сидят и смотрят, как все мы, «живущие однажды», падаем в ров…
— Это сказал тебе несчастный человеческий обрубок, который прикован в твоем каземате? — Маттуахаг искривил побледневшие губы в подобие улыбки. — Ахтаг выслал помощь. С юго-запада на подходе армия Музаггара. Варвары сильны там, где не получают отпора.
Уггам нетерпеливо махнул рукой.
— Твердыня Рахма, которую мы считали неприступной, рухнула в один день. Неужели ты думаешь, что Ортаиб устоит? Устоит Хатабатма, в которой слишком много жрецов и слишком мало воинов?.. Посол сказал мне немного. Но достаточно. Он сказал, что наша вера, — впрочем, как и любая другая, — придумана слабыми людьми для утешения слабых. Любая вера слепа, он сказал. Поэтому у хуссарабов нет веры. Есть лишь запреты: нельзя мочиться в огонь, нельзя плевать в воду, нельзя убивать деревья.
Маттуахаг поерзал в кресле.
— Мы — созидатели, а не разрушители. Жрецы не умеют воевать, но способны, в случае надобности, держать оборону. Стены Хатабатмы крепки. Каждый монастырь способен выдержать долговременную осаду. Я прикажу жрецам вооружиться. Если, конечно, ты откроешь государственные оружейни…
— Пока мы будем обороняться, орда обойдет нас с востока.
Маттуахаг пристально взглянул на Уггама и поднялся рывком.
— Ты ведешь предательские разговоры, Уггам. Эвакуация? Это невозможно! Здесь, в долине, и в окрестных горах несколько сотен святилищ. При каждом — монастырь, сокровищница, тысячи рабов. Как перевезти все это?
— Тогда придется бросить все. Единственное, что мы можем сделать сейчас — это выстроить новую линию обороны у истока Алаамбы из озера Нун. Я уже приказал Нахху выступать…
— И это в то время, когда Ортаиб, может быть, истекает кровью? — повысил голос Маттуахаг. — Нет, Уггам, ты потерял голову от страха. Я немедленно сообщу обо всем в Ушаган. И еще — о том, что твои подчиненные обманом захватили хуссарабского посла, и ты пытал его вопреки обычаям и установлениям аххумов!
Уггам тоже поднялся. Он побледнел и дрожал, но голос его оставался спокойным:
— Я открою оружейни. Каждый монастырь будет обеспечен мечами.
Но приказ об эвакуации не отменю.
* * *
Поздним вечером из Хатабатмы по дороге на юг выехал большой обоз с конным сопровождением. В двух повозках ехала семья Уггама — жена, трое детей, служанки. Еще несколько возов были заполнены домашним скарбом.
Уггам не вышел их провожать. С отрядом телохранителей он еще засветло выехал в военный лагерь на севере. Туда прибывали все новые новобранцы из окрестных деревень.
Затем Уггам вызвал двух, оставшихся в его распоряжении, тысячников. И долго говорил с ними, запершись в своем кабинете.
Когда ушли и тысячники — уже была ночь, и белая луна заглянула на балкон наместника, — Уггам увидел, как в дверь без стука, в своей крадущейся манере, вошел Хуараго. Ему одному разрешалось входить сюда без доклада.
Он осторожно приблизился и тихо скользнул в то самое кресло, в котором несколько часов назад сидел жрец Камня. Оглянулся, немного поерзал, и наконец замер, глядя немигающим взглядом прямо в глаза Уггама. Уггам, по обыкновению, отвел глаза: никто не мог вынести пронзительный, и в то же время удивительно ясный взгляд светлоглазого уроженца Арроля.
— С северо-запада приходят совсем дурные вести, — чуть слышным голосом, заставляя прислушиваться, прошелестел Хуараго. — Мне доложили, что орда, сосредоточившаяся у Аммахаго, уже приступила к осаде. В городе паника, стены защищают солдаты-калеки и ополченцы. Между тем через перевал прибывают новые подкрепления. Ведет их, по слухам, Верная Собака — побратим Богды и, как говорят, «младший каан».
— А что Ахтаг?
— Ахтаг стягивает войска к Кейту. Аммахаго, похоже, обречен.
Уггам вздрогнул, мельком глянул на почтительно согнувшегося Хуараго. И снова испытал неприятное чувство. Он знал, что скрывается за этой внешней почтительностью, тихим голосом, и пронзительным взглядом.
— Ладно. Что еще?