Он низко поклонился Домелле, и так же низко — маленькому Аххагу. Малыш тут же спрятался за необъятной юбкой Ахмы.
— Простой солдат, выполнивший свой долг, только и всего.
Домелла взглянула на Ахму:
— Ладно, Ахма, ты выяснишь это потом. Что касается меня, то я, кажется, даже знаю его имя… Идемте. У нас была тревожная ночь и нужно еще о многом поговорить.
Тысячники поклонились.
* * *
Гавань Аббагу была огромной, в ней могли разместиться одновременно тысячи судов, и когда-то, во дни величия Нуанны, размещались. Теперь гавань была полупустой, и сам городок захирел, сполз с холмов ближе к морю и стал больше походить на крупный поселок.
Аббагу стоял на берегу широкого рукава дельты, практически у самого моря, хотя вода в гавани в часы отлива была пресной, а в прилив — лишь чуть солоноватой на вкус.
Восемнадцать военных судов с изображениями морских чудовищ на носах, с высокими кормами, надстроенными каютами, в строгом порядке стояли на якорях недалеко от причалов. Большая часть команд — несколько тысяч воинов — высадилась на берег, взяв город в кольцо и выставив охранение на всех дорогах, в особенности на северной, которая вела в столицу.
В предутренний час, когда и море, и небо, и зеленые холмы над городом дышали покоем, в адмиральской каюте «Пеликана» Атмар и Бархар рассказывали Домелле о походе. Они ничего не знали о судьбе Гаррана и склонялись к мысли, что его корабль потонул во время страшной бури южнее Жемчужных островов.
Рассказ был живописным и увлекательным, поскольку оба тысячника были наделены даром создавать словами живые картины, но он мог бы продолжаться до бесконечности, между тем как обстановка в столице требовала быстрых и решительных действий,
— Приказывай, царица. У нас почти пять тысяч закаленных, испытанных воинов. Они сокрушат любого врага.
Домелла покачала головой:
— Я не военный человек и не знаю даже, как владеть копьеметалкой… А кроме того, вы должны подчиняться распоряжениям высших чинов. Ну, хотя бы Совета тысячников…
Атмар и Бархар переглянулись.
Затем Атмар вынул из шкатулки, где хранились документы и наиболее ценные вещи, пергаментный свиток и подал царице.
— Прости, великая царица, но разве ты не читала этот приказ?
Домелла развернула пергамент, пробежала его глазами.
— Что это значит?
— Это значит, что ты вольна отдавать войскам любые приказы…
— Но я ничего не знаю об этом! Здесь есть печать царя, но нет его подписи! Разве вы не знаете, что на важнейших документах он ставит собственный знак фадды?
Теперь удивленно переглянулись тысячники.
— Этот приказ был доставлен нам из столицы еще вчера, едва мы сошли на берег… Гонцы имели все полномочия…
— Это подделка, — сказала Домелла. — Я не знаю, кто составлял приказ, но вижу в нем несомненные ошибки.
Она положила свиток на стол.
Несколько минут стояла тишина, затем Атмар взял свиток и бережно спрятал обратно в шкатулку.
— Пусть все так, как ты сказала. Но на этот момент, царица, у нас нет другого документа. Приказывай. Мы пойдем туда, куда ты велишь.
— В таком случае… В таком случае я хочу вернуться в Нуанну и спасти нашего повелителя, моего супруга Аххага Великого. Если его еще можно спасти…
ГАРРАН СЧАСТЛИВЫЙ
Много дней и ночей плыл «Альбатрос» на юг, огибая рифы, причаливая к островам, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия. Мертвый король не сходил со своего места, все так же угрюмо и молча устремив бронзовые глаза в неведомую даль. Он ждал, но ни о чем не спрашивал.
Между тем на корабле давно уже закончились запасы пищи, а последнюю воду, протухшую в бурдюках, подвешенных в трюме, давали лишь по нескольку глотков в день.
И никто не роптал. Это были уже совсем другие люди.
Никакая сила не могла больше заставить людей сесть к веслам.
Корабль с обвисшими парусами еле полз по ослепительной глади Моря Слез. Лишь несколько человек могли еще двигаться. Они пытались поймать рыбу, подбить морскую птицу, и иногда это удавалось.
Гарран лежал под пологом на палубе. Он ел и пил меньше всех, и с каждым днем слабел все больше и больше.
— Надо выбросить мертвых за борт, — сказали ему.
Он кивнул.
— Надо выбросить за борт тех, кто уже ни на что не способен, и кого уже не спасти. Зачем тратить на них драгоценную воду?.. — сказали ему.
Он кивнул.
— Надо убить мертвого короля. Он — наше проклятье! — сказали ему.
Он кивнул. В расплавленном воздухе плавал меч. Гарран взял его непослушной рукой. Ему помогли подняться. Опираясь на помощников, флотоводец вышел из-под полога. Полуослепшими глазами отыскал темную фигуру на носу корабля и двинулся к ней.
Он едва не падал, и когда меч его уперся в седой зеленый панцирь, он ухватился за рукоять двумя руками.
Так они и стояли: мертвый король, глядящий вперед, и едва живой флотоводец, глядевший в могучую спину.
— Убей его, — прошелестело над ухом. — Убей и освободи и его, и нас.
Гарран разжал губы и попытался пошевелить распухшим, потрескавшимся языком. Он почувствовал вкус крови, но себя так и не услышал.
Чьи-то руки подхватили меч и стали помогать Гаррану. Острие, ослепительно сверкая на солнце, ткнулось в панцирь раз и другой.
Нужна была сила. Нужно было много силы, чтобы пробить такой, даже проеденный временем, металл. Даже плохой металл. Даже мечом из киаттской стали, двадцать лет лежавшей в болоте, вместе с ржавчиной очищаясь от примесей перед тем, как мастер мечей взялся за нее.
Но силы не потребовалось. Меч внезапно провалился и Гарран, не удержавшись, стал падать вперед. С шорохом, а не с грохотом рухнуло то, что было когда-то Хаонтом. Совсем близко перед собой флотоводец увидел свои руки и большую дыру в зеленом металле, и оказалось, что от панциря Хаонта осталась тонкая оболочка, которую можно пробить пальцем.
Доспехи Хаонта рассыпались от удара о палубу. Гарран упал сверху, и истончившаяся бронза рассыпалась, как прах.
Когда флотоводца подняли и поставили на ноги, перед ним на палубе была лишь куча лохмотьев, остатков съеденных кислотой лат и сухих ломких костей.
* * *
В ту же ночь поднялся легкий свежий ветер. Он надул паруса и корабль, сотрясаясь от непривычного усилия, все быстрее и быстрее помчался к югу.
А утром прямо по курсу открылась гряда высоких изумрудных гор…Гарран очнулся, почувствовав, что кто-то пытается напоить его. Холодная струя била его в губы и, сбегая ручейками, щекотала щеки.