Абах. Полусотник Хутмар. Голова юного помощника Хаббаха, любимца Гаррана Уахха…
* * *
Приказа не было. Воины просто попятились к берегу. Ом Эро почему-то размахивал факелом и отступал, держа перед собой голову Храма, как будто она была талисманом, способным защитить их всех.
* * *
Они отступали до самых береговых укреплений, там уже пылали зажженные караульными костры и нагромождения камней давали возможность занять прочную оборону.
На корабле тоже услышали сигналы тревоги, там вспыхнули огни и воины выскакивали на верхнюю палубу, готовясь переправиться на берег.
Но тени не отваживались приблизиться к берегу. На гребне во весь рост поднялась фигура и голос Эхнара — голос, искаженный до животного лая, — прокричал:
— Гарран! Ты слышишь меня? Это Эхнар говорит с тобой, бывший тысячник Эхнар, которому надоело воевать!..
— Я слышу тебя, Эхнар, — ответил Гарран.
— Убирайся с этого острова, или мои люди перережут вас, как овец! Я натравлю на вас змей, диких кошек, и крыс, и это будет пострашнее, чем огненные колесницы Последней Богини.
— Я не понимаю тебя, Эхнар. Если ты не помнишь присяги, то я ее помню. Я не могу оставить в беде тебя и твоих людей…
Воины, залегшие в камнях, подняли луки, ожидая лишь знака Гаррана. Они могли стрелять на голос. Но флотоводец не делал знака. Он ожидал ответа.
— Уходите! Я не шучу! — провыл Эхнар.
— Хорошо. Мы уйдем. — Гарран понизил голос, так, что его едва было слышно за треском огня. — Но я хочу знать, за что ты убил своих товарищей. Хочу знать, чего ты хочешь и где остальные тридцать воинов, которые доверили тебе свои жизни…
Несколько секунд было тихо, потом раздался шум и совсем уже близко Эхнар проговорил:
— Прикажи лучникам бросить оружие. Дай слово, что никто не пустит в меня предательскую стрелу…
Гарран поднял руку и отдал приказ. Воины опустили луки и вложили стрелы в трубы колчанов.
Эхнар приблизился. Он был без плаща и без шлема, и даже без знаков воинского различия. Не было ни поножей, ни наручей, а пластинчатый нагрудник был в следах засохшей крови. Кровь была и на волосах. Зато в руках он держал громадную золотую корону в виде перевернутого осьминога, поднявшего щупальца вверх.
Каждое из щупалец заканчивалось огромным изумрудом.
— Ты объяснишь, что случилось, Эхнар? — спросил Гарран.
— Нет… Я объясню лишь одно: я нашел вход в подземные хранилища муллагонгских царей. И объясню, как я это сделал: я поймал кошку и подпалил ее, напитав шерсть смолой. Кошка привела меня ко входу, и мы вошли в лабиринт.
Мы шли очень долго. Мы нашли многое из того, что ни ты, ни даже сам Аххаг не смогли бы купить или отнять силой. Нет, не золото. Это больше, чем золото…
Мы глупцы, что столько лет шли за вами, считая вас полководцами, лучшими из лучших, теми, кто приведет нас к славе и счастью.
Там, внизу, есть все, и я не хочу отсюда уходить. И не хочу ни с кем делиться этим. Видишь эту корону? Это корона муллагонгских царей. Теперь она моя, и, значит, я — царь Муллагонга.
— Ты вытащил ее из усыпальницы? Снял с черепа? Ты — мертвый царь!
— Нет! — Эхнар поднял корону и попытался водрузить на голову.
Но то ли голова оказалась слишком маленькой, то ли корона слишком тяжелой — получалось криво, корона сползала на глаза.
— Ты убил всех, кто шел с тобой? — тихо спросил Гарран. — Тридцать воинов?..
Эхнар кое-как приладил корону и встал, придерживая ее рукой.
— Нет, их убило другое — жадность… Я лишь помог некоторым из них.
— За что ты убил Храма?
— Он хотел отнять у меня то, что я нашел первым.
— О боги аххов и атмов! Что же это?..
— Это… это…
Голос Эхнара пресекся и послышалось шипение. Он силился что-то сказать, открывая рот, но не мог. Корона упала за спину, во тьму. Он схватился руками за горло. Глаза его стали вылезать из орбит. И вдруг из его рта показался тонкий раздвоенный язык, а потом — небольшая змеиная голова. Голова, сверкавшая панцирным покрытием с золотым блеском…
* * *
Взметнулись луки. Воины, умевшие выпускать по десять стрел за то время, пока человек может сосчитать до тридцати, изрешетили Эхнара. Он еще стоял, утыканный стрелами, как соломенная мишень, на которых в военных лагерях обучают лучников, — а потом не то, чтобы рухнул, — плавно осел, исчезнув за камнем, будто канул в бездонную тьму вслед за короной.
Может быть, так оно и было. Но тьма шепнула незнакомым голосом — угрожающим голосом вечности:
— Гарран! Да поглотят тебя ураганы…
Глухой подземный удар потряс остров. И сердце Гаррана ощутило болезненный удар и замерло на мгновенье.
* * *
Когда Гарран уже был на корабле, в сумеречном свете ненастного утра, над развалинами вновь зазвучали голоса, призывавшие на помощь. Вспугнутые чайки закружились над бастионами.
Гарран приказал поднять якоря. Медленно опустились огромные весла и «Альбатрос» начал разворачиваться.
— Подождите нас! Помогите! Мы аххумы! — раздавалось с берега.
На берегу действительно появились воины — без оружия, в прожженных и порванных одеждах, перепачканные нечеловеческой кровью.
— Мы пленники Последней Богини Муллагонга!.. Остановитесь!..
Голоса стали звучать слабее, переходя то ли в шипение, то ли в визг.
Воины стали входить в воду. Они шли по осевшим, сгнившим свайным причалам, теряли опору под ногами, и погружались в воду без звука, без плеска.
Когда Гарран обернулся в последний раз, он увидел лишь черных крыс — большую черную стаю, плывущую от берега с обезумевшими красными глазами.
Крысы тонули и исчезали в темной воде.
На самом высоком бастионе на фоне темных туч возникла гигантская фигура в короне муллагонгского короля, в пурпурном плаще с серебряной каймой.
Кто-то пустил в фигуру стрелу-болт, способную с близкого расстояния пробить броню. Болт прошел сквозь великана, не причинив ему вреда.
Густой голос на наречии Моря, перекрывая вопли обезумевших чаек, пытавшихся ловить тонувших крыс, долетел до корабля:
— Я, король Муллагонга Хаонт, приказываю тебе вернуться. Мне нужен твой корабль. Он доставит меня в последнюю гавань, где я обрету покой…
Гарран не ответил. Гребцы налегли и корабль вошел в горловину пролива.
— Ты вернешься… — пророкотал нечеловечески низкий голос. — Или поглотят тебя ураганы…
Гул, поднимавшийся со дна, заставил корабль содрогнуться.