— А приливы и отливы? — спросил кто-то из слушателей.
— О, с морем у таннаутцев особые отношения. Они считают морскую воду живым существом. Это бог, Океан, вездесущий и всесильный. Таннаут — большой остров, но с причудливо изрезанными берегами. Море там повсюду, даже если уходишь от него на расстояние нескольких дней. Стоит взойти на холм — и где-нибудь рядом обязательно увидишь море.
— Если море живое — как же они плавают по нему?
— С молитвой, — улыбнулся рассказчик. — На каждом корабле у них есть особый жрец, который беспрерывно молится и бросает в волны песок. Океан — живой, но глупый: он принимает песок за священную пищу. Ведь его волны лижут песчаные берега Таннаута…
* * *
Шатры разбили на каменистом холме, поросшем колючей травой.
— Ночь прошла спокойно? — спросил Гарран.
— Вполне, — ответил Храм. — Если не считать змей и кошек…
— Что ты имеешь в виду?
— Там, внизу, — Храм указал на камни под ногами, — видимо, остались полуразрушенные подземелья. Там что-то происходит.
Гарран повернулся к Эхнару:
— Придется выслать отряды и как следует прочесать окрестности.
Есть же здесь кто-нибудь, кроме змей, крыс и кошек!
Эхнар отправился выполнять поручение. Сам Гарран в сопровождении Храма решил совершить прогулку к видневшейся за холмами одинокой горе.
В сопровождении двух десятков воинов, вооруженных луками и мечами, отряд перевалил через невысокий гребень холмов, окружавших бухту и оказался на унылой равнине, покрытой низкорослыми деревьями. Кое-где пейзаж оживляли каменные глыбы, истуканами торчавшие здесь и там.
На прокаленных солнцем прогалинах встречались змеи, а там, где деревья были гуще, попадались норы, в которые можно было провалиться по колено.
— Змеиный остров, — сказал Храм. — Там, у берега, больше крыс.
Но что крысы, что змеи…
Вопреки ожиданиям, гора оказалась значительно дальше. Через несколько часов ходьбы под деревьями, практически не дававшими тени, измученные солнцем, аххумы повернули обратно.
Солнце клонилось к закату, когда отряд возвратился в лагерь.
Лагерь был пуст.
НУАННА
— Мы готовили побег на сегодняшнюю ночь, — сказал тот, кто называл себя Аухарном. — Два нуаннийца, знакомые с этим дворцом, должны были помочь нам. Тебя, царица, и наследника мы хотели увезти из столицы и спрятать в одном из гарнизонов на данахской границе… Что делать теперь? Я не знаю.
Домелла прикоснулась к руке воина.
— Тысячник Нгара Даггар… Я слышала, что тебя обвинили в измене, Маан послал специальный отряд для того, чтобы арестовать тебя… Теперь я не знаю, что думать.
— Аххаг служит Хааху — мерзкому нуаннийскому божеству. Те, кто послал меня сюда, говорили, что человек, поверивший в Хааха, обречен. Его вера вызывает чудовище из подземелья. Аххаг стал пленником тьмы.
В соседней комнате послышался шум: охрана уже преодолела обе двери. Службу во дворце несли теперь не глухонемые каулы, а соплеменники Маана — хатты. С ними Даггар, происходивший из атмов, не смог бы договориться.
— Прости, моя царица, за то, что я не смог выручить тебя из беды. Я приму бой, и надеюсь, что хатты не тронут тебя — ты и твой сын нужны Аххагу для последней жертвы. Но те, кто хочет спасти тебя — спасут. Прощай.
Даггар двинулся к двери, но Домелла опередила его.
— Зачем тебе умирать сегодня?.. Может быть, тебя еще будут судить, и, значит, еще есть надежда. Агри! Охраняй этого человека!
С подстилки за ложем маленького Аххага поднялся огромный серебристо-белый пес. Он неторопливо подошел к Даггару и сел рядом с ним.
— Они убьют его, — сказал Даггар.
— Но сначала он убьет нескольких хаттов. Агри — боевой пес.
Внезапно шум за дверью стих и раздался голос, властно отдававший приказы. Это был голос Аххага.
— Домелла. Открой дверь. Никому не будет причинено никакого вреда!
Когда дверь открылась, Аххаг Великий не переступил порога. Он сумрачно взглянул на Даггара и охранявшего его пса.
— Тысячник Даггар, предавший своего командира. Ты знаешь, что нужно делать.
Даггар молча опустился на одно колено и склонил голову.
* * *
Рапах, сидя за маленьким столиком, освещенном двумя светильниками, сосредоточенно смотрел прямо перед собой — в чистый лист тростниковой бумаги. Сегодня он исполнял обязанности протоколиста, и это ему было совсем не по вкусу.
Аххаг сидел на своем обычном месте, между двумя гигантами-хаттами, безмолвно застывшими у каменной стены. Чуть ниже Аххага расположился Маан. Лицо его, опухшее и разбитое, не выражало ничего, кроме безмерной преданности.
Больше в зале никого не было.
Стражники ввели Даггара. Он был все в том же нелепом нуаннийском одеянии, иссеченном на спине: Маан сумел-таки отомстить тысячнику, наказав его плетьми за якобы неповиновение и строптивость. Впрочем, Аххаг не обратил на это внимания.
— Сегодня, в присутствии царя царей, повелителя Равнины Дождей, Аххага Великого… — дрожащим голосом начал Рапах и умолк. Протоколист не должен был выполнять роль, которую всегда исполнял кто-нибудь из высших военных руководителей, чаще всего Ашуаг. Но Ашуага не было. Не было и Крисса, и писцов: Маан заявил Рапаху, что дело об измене Даггара столь секретно, что лишние уши не нужны.
Аххаг молчал, и Маан тоже. Рапах, мгновенно взмокший, украдкой вытер лоб и продолжал:
— Слушается дело Даггара, тысячника, военного вождя союза атмов, подчиненного темника Нгара…
— Довольно, — перебил Аххаг. — Все давно уже ясно. Изменники Даггар, Иггар и Агар нарушили присягу, оставили своего командира и повернули войско назад, вопреки приказу. Так, Даггар?
— Великий царь, когда мы стояли в Суэ, и к городу приближался большой отряд неприятелей, к Нгару прибыл гонец из Нуанны. Он привез приказ, подписанный темником Ассимом: немедленно возвращаться в столицу.
— Ассим — предатель! — встрепенулся Маан. И тут же судорожно поклонился Аххагу.
— Неважно. Темник Ассим не имел права приказывать темнику Нгару. Гонец был подослан нашими врагами.
— Этого я не знаю, великий царь, — сказал Даггар. — Письмо было скреплено печатью Ассима и… и твоей собственной, царь.
Не было только подписи.
— Это Крисс! Это он похитил царскую печать! — снова встрепенулся Маан.
Аххаг поднял руку, унизанную перстнями.
— Печать, как видите, при мне.
Рапах, строчивший протокол, замер.