Колесо сансары - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Контровский cтр.№ 45

Ужин прошёл почти так же, как всегда, по многолетней устоявшейся схеме, хотя разговор, естественно, шёл вокруг того, что случилось.

– Так что, папа, это действительно можно считать началом третьей мировой войны? Президент Буш сказал…

– Эта война, Элизабет, началась давным-давно, когда крестоносцы впервые ступили на землю Палестины - или даже раньше, когда копыта боевых верблюдов воинства Аль-Тарика [13] подняли пыль над южным побережьем Иберии. Именно тогда столкнулись два мира, точнее, два миропонимания. А сейчас - сейчас это просто продолжение. "Природа не терпит пустоты" - надеюсь, ты помнишь ещё со школы этот постулат?

– Дорогой, ты не на кафедре и не выступаешь с докладом, - заметила Анн-Мари.

– Извини, я просто хотел выразиться попроще. Противовес необходим: если его нет, то любая структура - и государственно-нравственная в первую очередь - обречена на быстрый распад. Могущественнейшие империи - Римская, например, - рушились тогда, когда внешнего врага больше не было. После окончания холодной войны благополучно испустила дух "Империя Зла", красная угроза приказала долго жить, и противостояние Восток - Запад завершилось. И что прикажете делать дальше? Впрочем, и приказывать-то не надо: закон противовеса суть объективный закон, как и прочие законы природы - или, если угодно, Всевышнего. Так что если бы Аль-Кайды и Бен Ладена не существовало, их срочно потребовалось бы создать искусственно. Колумбийская наркомафия или транснациональная организованная преступность на роль Врага не тянут - идейная начинка не та, вернее, она вовсе отсутствует. А в данном случае всё на месте… Будет теперь какая-нибудь "Ось Зла", государства-изгои, угроза с Юга или что-нибудь в этом духе - ярлыки значения не имеют.

– Если бы ты знал, - Анн-Мари тяжело вздохнула, - как меня иногда раздражает твоя высоконаучная привычка рассуждать обобщёнными категориями! А чисто по-человечески? Ведь в любом из этих самолётов могла бы оказаться Лизетта! Или Жан-Пьер с приятелями гулял бы по Елисейским полям, а в это время в урне сработало бы взрывное устройство, засунутое туда арабом-мусорщиком! Тогда как?

– Не надо чересчур драматизировать, равно как и не стоит делать из меня эдакое бесчувственное чудовище, академического монстра не от мира сего, не замечающего ничего вокруг.

– Ну почему же "ничего"? Смазливые физиономии девиц и стройные ножки под короткими юбками ты очень даже замечаешь - я же не слепая! Но я…

– Анни, - миролюбиво ответил Жерар, - не вали в одну кучу креветки и сливовый джем: получится невкусно. Я человек и отец, а не просто житель этой планеты и гражданин одной из стран на её поверхности. И именно поэтому меня гораздо больше во всей этой сегодняшней истории волнует утренняя её часть - видение Элизабет и странный фокус с телевизором. Как ты думаешь, почему я попросил тебя не болтать - прости за резкость - об этом?

– Наверно, ты… Ты не хотел, что бы нас считали ненормальными?

– И это тоже, но главное в другом: все мировые спецслужбы сейчас стоят на ушах. Как ты думаешь, какие вопросы будут задавать в префектуре девушке, которая узнала за несколько часов до трагедии о том, что произойдёт - в деталях? В нашем прагматичном мире не так много места для ирреального, так что прямолинейные полицейские мозги сработают вполне определённым образом: а откуда ей всё это стало известно? А расскажите-ка нам поподробнее обо всех ваших друзьях-приятелях, мадемуазель Рану, - особенно о смуглокожих! И очень нужна вам обеим вся эта нервотрёпка, а?

– Жерар, дорогой… Я об этом даже и не подумала… Ужас…

– Ну всё, всё, успокойся. Ничего не случилось - так что нет и причин для волнения. Пусть это будет нашей тайной, а что за этой тайной стоит, я постараюсь разобраться - по мере моих сил и возможностей. И как только…

– Ты знаешь, отец, - голос Элизабет звучал сухо и непривычно; и никогда раньше не слышал профессор Рану таких интонаций в голосе своей взбалмошной дочери, - я, кажется, поняла. И мне не по себе от этого понимания… Я всегда посмеивалась, ты помнишь, стоило кому-нибудь хотя бы заикнуться о потустороннем или сверхъестественном. И точно так же я иронизировала по поводу любых твоих высказываний на эту тему, - если они, конечно, не были шуточными. Но ты, папа, никогда не шутил над этим… Так вот… Подожди, не перебивай меня, я сама собьюсь, - девушка хрустнула пальцами. - На самом-то деле ощущение присутствия чего-то непонятного, живущего везде, никогда меня не покидало - с тех пор, как я только-только начала осознавать себя… - Элизабет прерывисто вздохнула, словно сбрасывая с плеч тяжёлый, много лет носимый груз, и продолжила:

– Первый раз я увидела в детстве. Тогда я не придала этому особого значения: мало ли что может присниться романтической девочке, начитавшейся волшебных сказок и рыцарских романов! Точнее, я восприняла всё как должное, как подтверждение моих представлений об окружающем меня мире, в котором непременно должно найтись место чудесному. С детьми часто так случается… Это потом уже, позже, по мере взросления, попадая под страшное по своей силе воздействие общества с его стереотипами, мы перестаём летать во сне, а тогда… Но со мной мои детские сны осталось навсегда. Шли годы, а чуда всё не было и не было… Я много читала на эту тему, тщательно скрывая от других - и от тебя, папа, - своё тайное. Ты помнишь моё отношение ко всему этакому - я всегда посмеивалась… Так вот, я всего лишь защищалась от возможного скептически-иронического отношения, и маска здравомыслящей особы приросла к моему лицу и сделалась моей второй - или первой? - кожей. И все эти годы я ждала, ждала неизвестно чего…

– И что же ты… видела? - Вопрос получился естественным, без малейшей примеси наигранности или фальши, - впрочем, Жерар и был искренен.

– Что видела? О, об этом можно рассказывать бесконечно долго… Нечто прекрасное, невероятно далёкое, мир, населённый богами. Богами в одеждах цвета неба… И я среди них - такая же, как они… Сладко до боли, и просыпаться не хочется…

С годами я стала серьёзнее - жизнь заставила, - но своё я продолжала хранить в тайниках души. У меня был один… знакомый, фанатик восточных философских воззрений. Он научил меня чтению ленты реинкарнаций. Не скажу, что я вызнала столь уж многое из своего прошлого - большинство картин расплывчаты и неоднозначны, как изображение на экране плохо настроенного телевизора с плохой антенной. Хороший психиатр вообще списал бы всё это на игру больного воображения, посоветовал бы принимать транквилизаторы и поскорее выйти замуж, дабы стать добропорядочной матерью семейства. А я…

Несколько картин запомнились: лесная хижина, старик в тёмном плаще с капюшоном (у Жерара почему-то сжалось сердце от непонятной боли), и маленький ребёнок на звериной шкуре, и я - мать этого ребёнка, а старик говорит мне что-то очень важное - и страшное… А ребёнок смотрит на нас так, как будто он старше нас обоих на тысячи лет…

Огромный пышный зал, заполненный разодетыми в тяжеловесные наряды людьми… На возвышении - я, причём неясно, мужчина или женщина. Я вижу насквозь эти людей, наблюдаю копошение их мыслишек, сосредоточенных вокруг золота, интриг и низменных потребностей. И я не сомневаюсь в своём праве карать и миловать…