Ложь от Советского Информбюро - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кормилицын, Александр Лысев cтр.№ 30

26 и 27 января заняли город Домбров, потом город Бендзин. Немцы отступают, стреляют из дальнобойных орудий. Въезжали в город. Я шел рядом с пушкой, недалеко от нее. На тротуаре стояла небольшого роста старушка. Когда мы поравнялись с ней, она протянула мне руку с пачкой сигарет. Я понял, что она мне дарит ее. Немного колебался, ведь я не курю. Но отказать ей — обидеть ее, мелькнуло у меня в голове. Взял сигареты, поблагодарил ее, сказав по-русски: «Спасибо», и продолжал идти дальше. Проезжали по одной из улиц города Домброва мимо магазинов с огромными окнами. Стекла в них были выбиты, около краев рам торчали лишь небольшие острые куски стекла. Въехали с нашими пушками в центр города, на площади остановились. Мне подали свежие газеты. Я стал громко читать для своих ребят. Потом смотрю, вокруг меня выросла толпа гражданских поляков женщин и мужчин. Стали меня расспрашивать. Они ведь ничего не знают. Немцы не ознакомляли их с обстановкой. На улицах города народу много женщин и мужчин поляков. Нас отвлекло, мы услышали крик женщины, зовущей о помощи: «Ратуйте, ратуйте!» — кричала она. Это происходило недалеко от нас. Мы были удивлены, увидев, как несколько парней били палками невысокого роста пожилую женщину. Они ее убили уже позади дома. Когда разошлась толпа, к нам подошла молодая интересная лет двадцати девушка. Видя наше недоумение, она стала объяснять, что женщина, которую ребята забили палками насмерть, выдала врача немцам и по ее доносу он был расстрелян. Так полякй расправляются с немецкими шпионами. В нашем присутствии они убили еще двух мужчин поляков. Разгромили все немецкие магазины; стекла выбили, товары из магазинов растащили. Мы только созерцали, смотрели, но мер никаких не принимали. Девушка, которая пояснила нам о причинах происходившего перед нашими глазами, вытащила из своей сумки бутылку с какой-то желтого цвета жидкостью и настойчиво стала предлагать ее мне. Я отказывался, не брал, так она стала объяснять, что это сок, мол, не отравитесь. Сказала, что ее сестра достала в немецком магазине. Мне пришлось взять эту бутылку с соком. Сама эта девушка работала вожатым на трамвае. Я поблагодарил ее за подарок. Потом она сказала: «До свиданья!» и заторопилась на свою работу.

28 января послал Асе письмо. «Здравствуй, Ася! Я нахожусь все время в движении. Едем все ближе и ближе к Германии. До границ осталось около двадцати километров. Некоторые наши части уже на германской территории. Население Польши встречает нас исключительно хорошо. Все здороваются с нами, улыбаются, зовут ночевать. Многие говорят по-русски. Лица у всех поляков радостные. Каждого нашего солдата обступают, расспрашивают. Заводы в городе все работают. Движемся по пятам за немцами. Местами они сопротивляются. Снаряды рвутся всюду. Погода здесь теплая, но снегу навалило много. Едем на колесах, саней здесь нет совсем. На этом закончу. До счастливого свидания! Будь счастлива».

В одном населенном местечке, где мы остановились, пришла к нам небольшого роста девушка, телефонистка Маша. Командиром взвода у нас в то время был старший лейтенант Шпаковский. Она пришла к нему. Ее отправляли в тыл из-за беременности. Он от нее стал прятаться. Много раз приходила Маша, ей, по его указанию каждый день говорили, что его нет, он ушел, а он был тут в доме. Она, бедняжка, заплачет и уйдет обратно в свою часть. Я не удержался и стал ему говорить, что это не хорошо, не этично. Шпаковский сказал мне: «Чуркин, ты подумай, я или она!» Какое, мол, сравнение. Он действительно был длинный, тонкий скуластый. Маша была небольшого роста, но симпатичная, не дурна собой, а в сравнении с ним ее можно считать красивой. Начиная с Польши и дальше, Шпаковский всю распутную жизнь не гнушался всякой «дрянью». К нему стали заходить женщины низкого поведения. За свои страсти к женскому полу он был «награжден» ими дважды стыдливой болезнью. Лечился от нее в Польше и в Германии.

Мы уже приближались к границе Германии. Ночевали последний раз в одном из населенных пунктов Польши, в крестьянской избе. Спали на соломе, разостланной на полу. С нами переночевали два молодые, чисто одетые в гражданское поляка. Хозяин дома мужчина средних лет и его жена помещались в соседней комнате. Встали мы рано утром. Прибрали с пола солому. Перекусили на скорую руку, поблагодарили хозяина и хозяйку за ночлег и гостеприимство и отправились дальше в путь. На улице был небольшой морозец. На дороге и на пашне лежал тонкий слой снега. В связи с отъездом ребята нашего взвода сматывали на катушки телефонный полевой кабель. В то время я был старшиной взвода командующего артиллерией дивизии (сокращено называли КАД). Командир взвода Шпаковский, я и еще несколько человек нашего взвода шли по дороге. Под ногами их хрустел лед. Отошли мы от этой деревни, может быть, с километр, а может быть, больше и вдруг позади услышали какой-то непонятный негромкий крик. Когда мы обернулись, увидели едущего по дороге на велосипеде хозяина дома, откуда мы только что вышли. Видно было, что он догонял нас. Мы остановились, стали его ждать. Он подъезжал к нам. Под шинами колес его велосипеда потрескивал ледбк. На лице у него были заметны не то испуг, не то страх или какая-то озабоченность, переживание. Подъехав вплотную к нам, он слез с велосипеда и сбивчиво растерянно стал объяснять нам, что у него из буфета исчезли часы, а они ему были дороги как подарок. Я, помню, был потрясен в тот момент. Мне было нестерпимо больно. За добро отплатить черной неблагодарностью. Оставить после себя черное пятно. Меня взбесило. Разгорячасть, я рванул застежки своей фуфайки, снял ее, сказав: «Давайте начнем с меня всех обыскивать». В присутствии польского крестьянина Шпаковский вывернул все мои карманы, потом мы вдвоем сделали обыск у всех наших ребят, которые ночевали в этом доме. Часов ни у кого не оказалось. Может быть, часы взяли те двое поляков, одетые в штатское, с целью навести на нас тень. Двинулись дальше в путь. Рядом граница Германии.

29 января въехали в город Гинденбург. Германия. Земля была покрыта нетолстым слоем снега. Все население города находилось в домах. Остановились около дома на дороге. У пушек оставили часового. Пошли в дом согреться. Заходим в пустые комнаты, но там было холодно. Одна комната оказалась запертой. Стали стучать в дверь, ее долго не открывали. Но вот дверь открылась. Комната небольшая. Две кровати. На одной из них спали двое детей и с ними рядом лежала их мать, она не спала. На другой кровати лежал немец — мужчина лет 30–35. Он приподнял голову, подперев правой рукой ладони подбородок, опираясь локтем о подушку. Он и его жена, вероятно, были так напуганы, что все 30–40 минут нашего пребывания в их комйате держались в застывшей позе в оцепенении без движений. В их лицах был испуг, страх как у обреченных на казнь. Мы вышли из их комнаты и поехали дальше по улицам города. Остановились у красивого, можно сказать, шикарного дома. Вошли в подъезд. Впереди комвзвода Шпаковский, с ним я и рядом наш переводчик солдат Дегтерев, белорус. Он был на оккупированной немцами территории два года и за это время научился говорить по-немецки. Встретил нас хозяин (внешне вежливо) молодой 30–40 лет интересный мужчина и его еще очень молодая, но полная, высокого роста симпатичная жена. Он был крупным чиновником, жена, вероятно, домашняя хозяйка. Две молоденькие дочери гимназистки. Их квартира, довольно большая, занимала первый и второй этажи. Квартира обставлена очень уютно: дорогие ковры, шикарные занавеси, ценная мебель. Паркет полов, старательно натертый, отражал, как зеркало. На втором этаже, видимо, жили девочки. У стены стояло пианино и хороший туалет. Мне вместе с пятью ребятами нашего взвода пришлось переночевать на втором этаже. Расположились на полу на блестящем паркете. У меня осталось в памяти, ярко запечатлелись кляксы растаявшего снега с наших сапог на паркете. Такие лужицы, болотца. Мне и сейчас как-то неловко, вроде бы стыдно.