Лихое время. "Жизнь за Царя" - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шалашов cтр.№ 19

А потом и сам попривык. Тем паче места оказались красивыми, а должность хоть и хлопотная, но важная.

Со времен, о которых никто не помнил, слобожане платили оброк красной рыбой, а царь Василий Иванович Шуйский стал требовать, окромя этого, по пять копеек со двора. Пять копеек слобожане пережили, не заметили. Вот когда Минин собирал ополчение, пришлось затягивать пояски – требовал говядарь земли русской неслыханную дань – десятую часть от всего добра!

Может, кто другой стал бы пороть горячку, но не Котов. Понимал, что начни орать да за грудки хватать – посадской люд его в Волге бы утопил. Собрал Александр Яковлевич городской собор, пригласил выборных ремесленников да именитых купцов. Сидели, кряхтели, головы ломали долго, но порешили – платить! Пожарский сгинул – даже тела не нашли, Москва у ляхов, а слобода вроде бы и без власти. Опять собрал Котов народ и опять кумекали, как дальше-то жить? О Великом Новгороде, о вольностях тамошних все помнили. Кое-кто из купцов бывал в немецких да фряжских землях, где города никому не подвластны, окромя императора. Звучало заманчиво… Самим, стало быть, полными хозяевами быть. Только если ты в Совете заседаешь, то торговать-то когда? Да и Советом только советоваться хорошо, а не дела делать. Чтобы в слободе порядок блюсти – один хозяин нужен! Потому решили, что Александр Яковлевич останется воеводой, а подати государевы да корм воеводский свозить на воеводский двор, как прежде. Волен Александр Яковлевич решать – себе оставить, царю-королю отдать или на что другое потратить. Но на всякий случай за казенные деньги должен ответ перед обществом держать… А общество в случае чего заложится за воеводу!

Оставшись без высшего начальства, Котов развернулся. Для начала поселил на своем дворе Тимофея Брягина, который лет двадцать в Засечной черте остроги ставил, а теперь слонялся не у дел, прося, Христа ради, на хлеб и на водку… Александр Яковлевич велел опохмелить мастера, отпоить квасом, а потом два дня в бане парить. Очухавшись, Брягин взял у воеводы две копейки и пошел на торг, но вместо водки (денга штоф да полденги огурец) купил бумаги (кипа – копейка!), перьев и чернил. Неделю бродил вокруг слободы, пачкал бумагу. Принес чертеж воеводе, а тот лишь за голову схватился. Но, пораскинув мозгами, принялся нанимать плотников и землекопов. Не прошло и месяца, как потянулись к слободе плоты из бревен, телеги с щебенкой и камнем, мастеровые из Весьегонска, с Мологи. Даже из Новгорода Великого перебирались плотники. Шли поодиночке, артелями и целыми семьями. Денег больших за работу не просили. Рады, что вообще что-то платят да кормят. Купеческая старшина поначалу плечами пожимала. Ну, слобода, чай, не посад, зачем ей стены? Но когда вдоль Волги появились клети (вроде как срубы домов, только сплошные, с щебнем внутри), а потом башни, затея им так понравилась, что пошли спрашивать воеводу – а хватит ли денег? Ежели что, то и подсобить согласны! Когда всем миром навалились, камня собрали столько, что хватило на две надвратные башни. Купцы заподумывали, что неплохо бы отстроить каменный храм, а потом – перекинуть мост через Волгу, на левый берег, где был когда-то град Усть-Шехонск, что сгинул, но дал жизнь слободе. Без каменного храма, без моста слобода городом не станет… Ну, очень хотелось купечеству, чтобы Рыбная слобода стала градом. Город, оно как-то солиднее… «Городовой» воевода звучит не в пример красивее, чем «слободской»… Но опять-таки, как хош обзовись, но толку не будет, если в слободе-посаде должной силы не будет… Рыбная слобода росла и расширялась. Складов купеческих – немерено, а сколько постоялых дворов, ведал только сам воевода, да его помощник Николка, что был за казначея. В народе Рыбную слободу уже называли Рыбнинском. В прежнее время воевода имел под рукой две сотни стрельцов. Один месяц первая сотня в караул ходит, а вторая дома сидит, рыбу ловит или в лавках торгует, а потом, стало быть, наоборот. Со стенами и с башнями народу понадобилось больше. Теперь в слободской страже уже пять сотен. Брали не всех подряд, а только опытных ратников. Рядовыми караульными ходили стрельцы, успевшие повоевать под хоругвями Скопина-Шуйского и Пожарского, десятниками – дворяне, лишившиеся поместий, а сотниками – воеводы порубежных городов, что отошли к Польше и Швеции. Хуже с оружием. Бердыши и сабли, слава богу, делали на месте. А вот с пищалями… Разоренная Тула ничего не давала, а в Устюжне Железнопольской могли лить только пушки. Немецкое и аглицкое оружие поляки и свеи не пропускали. Но все-таки воеводе удавалось заполучить в оружейную кладовую (или, как теперь стало модным говорить, – Арсенал!) иноземные ружья. Французские мушкеты проделывали такой путь, что диву даешься – из Марселя, по морю в Стамбул, а оттуда, другим морем, в Трапезунд. Потом горными тропами контрабандистов – в третье море, а потом – по Каспию и Волге в Рыбную слободу. За мушкеты, из-за которых неизвестные люди рисковали свободой и головами (во Франции за такую торговлю положены галеры, а в Турции – смерть!), воеводе приходилось выкладывать по пятьдесят ефимков, вместо обычных двадцати, но они того стоили. Кремневый замок, всобаченный хитромудрыми французами, был удобнее фитильного или колесцового. Но, купив сотню новых мушкетов, воевода решил – хватит. Казна не бездонная.

Старши́на купеческая шушукалась – а не хочет ли Яковлевич себя князем объявить? А что? Крепость есть, дружина тоже. Почесали купцы бороды и решили – а что, правильно. Пусть становится князем, али, на немецкий манер, – бургграфом. Худо ли – верст на сто в округе не встретишь разбойников. И мзды от татей не брал, как другие воеводы. Конечно, были в слободе конокрады, мазурики и грабители, но меру знали…

Терем воеводы стоял неподалеку от Соборной площади, саженях в ста от храма Преображения. Посмотришь вверх, шапка упадет! Резное крыльцо, узорчатые ставни. Лепота! Но как же иначе, если воевода в слободе – царь и Бог?

Раньше тут был пустырь в добрую десятину. А теперь сад разбит, огород. Во дворе – конюшня и коровник, кожевня, шорная мастерская и прядильня. Душ сто трудилось. Были и кабальные холопы, и те, кто на жалованье. Рабочих рук нынче хватало, а с работой плохо.

Александр Яковлевич уже отужинал и собирался лечь отдыхать, как во дворе затявкала собачонка. Не зло, а так, для приличия, чтобы хозяева знали – «Бдю!»

– Когой-то там несет? – пробурчала супруга, что вместе с кухонной девкой убирала со стола.

– Свой! – уверенно сказал хозяин, прислушиваясь к тявканью. – Щас, дядька Яков придет и скажет.

Словно подслушав, в комнату заглянул Яков, старый холоп, что был у воеводы за привратника, за сторожа, а понадобится – так и за телохранителя.

– Хлеб да соль.

– Ужнать будешь? – поинтересовался Александр Яковлевич, а хозяйка даже приостановилась в ожидании ответа.

– Благодарствую, ужнал уже, – отмахнулся Яков. – Тут, воевода, такое дело. С постоялого двора человечек пришел, мать его ети… – Холоп многозначительно кашлянул, показав глазами на хозяйку и девку.

– Авдотья, Машка, ступайте, – распорядился воевода, и женщины послушно вышли – девка, без слов, а хозяйка, проворчав вполголоса: «Тайны-то тут разводите, на пустом месте!».

– Значится, твою мать, пришел с караван-сарая, где Борька-татарин, ети его мать, парнишка, да грит – гололобые к Борьке, мать их так, девок привезли, – сообщил Яков. – Весь день их пластали, а щас кому-то из бусурман продать собрались.