Лихое время. "Жизнь за Царя" - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шалашов cтр.№ 12

– А что, казаки, правда али нет, что в бой вы идти не хотите?

– Так чего нам там делать-то? – хитро усмехнулся один из казаков, судя по богатому поясу с золотыми бляхами – из атаманов. – Богатенькие дворянчики сами справятся. На один палец ляхов покладут, а другим прихлопнут.

Хитрована поддержали сотоварищи:

– Управятся! У дворян-то брони в серебре, едят с золота.

– Сами-то земские жалованье по рублю в неделю получают, а нам жмотят!

– А мы сирые и убогие, который день без горячего!

– Вы-то хоть без горячего, а они, вон, – кивнул Авраамий на ту сторону реки. – Второй день кровушкой горячей умываются!

– Это кто тут такой воду мутит? – послышался зычный голос. Раздвигая грудью мерина толпу, к Авраамию подъехал сам князь-боярин-атаман Трубецкой. Оглядев старца, князь косо усмехнулся: – Воевода Троицкий, чернец худородный к нам пожаловал. Те чё надобно, старче?

– Ты, князь, к воеводе нашему гонца посылал, жалованье просил. Было такое?

– Н-ну… – буркнул Трубецкой.

– Я вам то жалованье и привез.

– Ой ли! – насмешливо глянул Трубецкой с седла. – Никак, все три тышши четыреста рублев притащил?

– Больше, – отозвался Авраамий, а потом, оглядев казаков, громко спросил: – А что, казаки, люди вольные, возьмете ли вы жалованье не копеечками, а товаром дорогим? Жемчугом да бархатом, посудой серебряной, миткалем да атласом?

– Возьмем!

– Давай!

– Где оно?!

Кто-то из казаков уже нацелился бежать к лодке, думая, что там и лежат дорогие товары, но Авраамий, поднял вверх руку, утихомиривая толпу.

– Не довезти мне такое жалованье, да ничего, сами возьмете. Вот, – вытащил старец из-за пазухи свиток бумаги, тряхнул его, расправляя. – Вот, тут прописано, что вольны казаки взять в Троицкой обители все, что они захотят – жемчуга с риз, все покрова бархатные, посуду да оклады серебряные! Вот и подпись игумена нашего, отца Дионисия, и моя, келаря Авраамия. Ну, казаки, сойдет такое жалованье? Тамотки не на три, а на все тридцать три тыщи добра наберется.

Среди казаков наступила мертвая тишина. Кое-кто стоял открыв рот, а кто-то, сняв шапку, начал креститься.

– Это как понимать? – без усмешки спросил князь Трубецкой. – Игумен хочет оклады да ризы отдать?

– Серебро да золото не на иконе, а в душе быть должно, – отозвался Авраамий. – Будет Москва, так и Россия будет, а за ней и Лавра краше станет. При Сергии Преподобном обитель деревянной стояла, всего и богатства – икона Троицы да Евангелие, что преподобный читал, а благолепия не меньше было! А коли Москва под поляками останется, так и храмов православных не будет – ни каменных, ни деревянных. И Лавра Сергиева не устоит!

– Батька Аврамий, так мы что, ляхи, что ли? – неуверенно выдавил молодой казак.

– Мы что – не православные? – поддержал его другой.

– А коли вы православные, так надобно идти за Русь святую и веру православную биться. Хотите, пошли со мной в Лавру, за серебром да бархатом, а нет, со мной пошли, на тот берег. Ну, кто со мной?

Авраамий Палицын, подняв над головой крест, пошел сквозь толпу казаков прямо к реке.

– Я с тобой, батька! – крикнул молодой казак и побежал к своему коню.

– И я тоже!

– Меня не забудьте!

Скоро казачье войско уже догнало старца, и, перегоняя друг друга, всадники направляли коней вплавь, даже не доходя до бродов. Свежие тысячи, выходя на берег, ударили в тыл полякам, заставив тех во второй раз отступить…

Вечером того же дня Авраамий Палицын сидел в шатре князя Пожарского и слушал последние вести. А они были плохими. От Земского войска осталось, дай боже, одна треть. Казаки Трубецкого, после успешной атаки, снова ушли за реку, на старое место. Из воевод на ногах были только сам князь-воевода Лопата-Пожарский да Кузьма Минин, который еще в бой не ходил и очень из-за этого переживал.

– Ходкевич свои главные силы бережет, – вздохнул Дмитрий Михайлович. – Гусар я на поле не видел, да и пехоты было маловато. Верно, придерживает ее гетман, чтобы наверняка добить. Сегодня, коли бы ты, Авраамий, казаков не привел, разбил бы нас гетман. А у меня свежего войска лишь полк стрельцов, да верхоконных человек двести. Если на месте стоять будем, точно побьют. Значит, самим атаковать нужно! Завтра, когда гетман на нас снова атакой пойдет, мы с князем тут его держать станем, а ты, Кузьма, прямо на гетмана и пойдешь.

– Понял, – качнул головой в шеломе Кузьма Минин, довольный порученным делом. Он уже начал прикидывать – куда ему выводить стрельцов, чтоб половчей ударить.

– Как с гетманом сойдешься, князь Лопата-Пожарский тебе на помощь придет. Ты, княже, завтра своих за спиной у нас держи, жди.

Когда воеводы начали расходиться, Дмитрий Михайлович попросил Авраамия:

– Я, отче, исповедаться хочу. Примешь исповедь-то мою? Или устал чрезмерно?

– Слушаю, сыне, – кивнул старец. – Повременит усталость-то…

Кажется, третий день боя начал складываться удачно для Земского войска. Напрасно полковник Струсь выводил своих людей из стен Кремля – был отброшен назад. Если бы не пушки, прикрывшие отступление, так и не вернулся бы он обратно! Главные силы ополченцев не только отбили казаков Зборовского, но и сами устремились за ними вслед. Кузьма Минин меж тем удачно перешел на тот берег и схватился с венгерскими наемниками. Мушкетеры, успевшие сделать лишь один залп, попятились, не выдержав натиска стрельцов, что яростно рубили своими бердышами, ломая хрупкие шпажные клинки и отбрасывая в стороны короткие пики.

Князь Пожарский не бросал в прорыв свой последний резерв, отряд поместной рати, а велел пушкарям собирать все пушки воедино. Вот коли ляхи перемогут сейчас напор ополченцев, попятят их обратно, так будет чем встретить…

Пушки ставили в линию. Жаль, короткая она выходила. Там, где разрывы были чересчур большими, вколачивали колья из развороченных взрывами острожков.

– Ну вот, наконец-то и гусары пошли, – вздохнул князь Пожарский, что сидел верхом на коне неподалеку от пушек.

– Тебе, князь Дмитрий, лучше бы подальше отойти, – недовольно проворчал Авраамий, стоявший неподалеку. – Щас пушки будут палить, кабы чего не вышло.

– Так пушки-то не по нам будут палить, а по ним, – отмахнулся князь, вглядывавшийся в наступавших ляхов. – Да и когда я в бою-то отсиживался?

Не отсиживался князь. И города, что поручали ему на воеводство, держал, и во время восстания в Москве три дня сражался на баррикадах, пока не получил рану, да и теперь.

– Пушки – за-ря-жай! – выкрикнул пушечный воевода так зычно, что попятились лошади. Смерив расстояние до гусарской лавины, заорал еще громче: – Пли!

Кто теперь скажет, что же случилось? Не то – пороха переложили, не то – изначально раковина. Или устал металл за два дня боев? Только вот самая ближняя из пушек вдруг взорвалась, сбивая наземь и калеча орудийную прислугу. И всего лишь крошечный кусочек – не больше копейки-чешуйки впился в правый висок Пожарского…