Десятый самозванец - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шалашов cтр.№ 26

Тимоха чуть огурцом не подавился. Костка, в отличие от друга, успевший повидать и не такое, воспользовавшись замешательством, налил всем по чарочке, выпил, не дожидаясь остальных, а потом налил себе вновь. Акундинов, хлопая глазами, даже и забыл, что Костку-то поить не следует, схватил свою чарку и опрокинул ее содержимое в глотку, не прикасаясь к губам.

— Ну так чего? — поинтересовался хозяин, забрасывая в рот горсть квашеной капусты. — Бабу берешь али нет?

— Подожди, дай подумать, — закашлялся Акундинов.

— А чо тут думать-то? — удивился хозяин. — Баба справная. Давай решай быстрее, а не то ей еще скотину кормить…

…Утро Акундинов встретил с жуткой головной болью. Попытавшись приподнять башку, он тут же со стоном ее уронил. С трудом повернувшись на бок, спросонок уткнулся носом в незнакомую женщину…

Маланья спала, тихонечко посапывая, словно младенец, и положив под щеку обе ладошки. Почувствовав, что мужчина проснулся, она улыбнулась и открыла глаза. Протянула руку и погладила его по щеке.

— Хороший ты мой, — прошептала она на ухо, прижимаясь покрепче.

«Хороший? — тяжело заворочал мозгами Тимоха. — Это чем же?» То, что было вчера, не помнил напрочь. Было ли у него чего с бабой, не было ли? Немного поерзав и ощупав себя, понял, что лежит на постели прямо в штанах и рубахе. Да уж, в таком состоянии, что был вчера, он не то что бабу не мог бы поиметь, а его самого бы поимели. А женщина, между тем, мечтательно проговорила:

— А какие ты мне вирши вчера читал складные! Век бы слушала. Сказал, что специально для меня сочинил.

«Вирши? — с трудом стал припоминать Тимофей. — Вирши, кажется, были. Только какие?»

— Как ты вчера сказал: «Приголубь меня, баба-кошка, ты меня чуть-чуть приголубь, мне бы ласки совсем немножко, мне бы счастья какого-нибудь», — с чувством прочитала баба. — А я бы тебя вчера и рада приголубить, дак уж и голубить-то нечего было, — со смехом добавила она.

— Ну, так уж вышло… — буркнул Тимофей, чуть не умирая от стыда и головной боли. — Бывает.

— Тяжко? — с состраданием посмотрела Маланья ему в глаза.

— Угу…

— Я щас, — соскочила баба с постели и метнулась куда-то в угол. Вернувшись, поднесла к губам парня кринку. — Ну-ко, испей.

Акундинов жадно приник к кринке, где оказалась слабенькая бражка. Самое то, чтобы поправить голову! С помощью Маланьи, придерживающей емкость за донышко, а самого его за голову, выпил «лекарство» и облегченно отвалился на постель. Вроде бы все осколки, на которые развалилась голова, сошлись воедино…

— Ты поспи пока, — посоветовала сердобольная баба. — А я стряпать пойду да корову доить. Потом приду.

Акундинов провалился в сон, а когда проснулся, то снова узрел перед собой Маланью.

— Ух, здоров же ты спать, — засмеялась женщина. — Мой-то с самого ранья проснулся, коней напоил. Ему-то хошь чарку выпить, хошь ведро — все едино. Ты же вчера два ведра купил.

— И что? — с испугом пробормотал Тимоха. — Неужели оба ведра?

— Ну, одно-то почти все вылакали. Куда и влезло-то столько? Прокоп-то, он хоть сам зелено вино выкуривает, но пить не пьет. Это, грит, денежки стоит. Вот ежели кто угостит…

— А где… — начал было Тимофей, вспоминая, как зовут напарника.

— Да все там же, — успокоила женщина. — Он как проснулся, то вместе с мужиком моим опять пить засел. А за меня ты вчера целых два алтына дал. Сказал — мне, мол, на три дня подруга нужна. И за постой на три дня вперед заплатил да светелку у Прокопа вытребовал. Вот еще кисет с деньгами обронил, возьми. А сумка твоя да сабля — все тут лежит. Шуба, правда, в избе осталась.

Акундинов с тоской потрогал изрядно похудевший кошель. «Если так пойдет, то скоро коней продавать придется», — грустно подумал он. Конечно, была у него еще в седле хоронка с ефимками, но все-таки жалко… Потом, твердо решив, что будет теперь до самой границы перебиваться с хлеба на квас, а Костку-пьяницу, ради сбережения копеечек, оставит где-нибудь на постоялом дворе, повеселел.

— Ты есть-то будешь али нет? — поинтересовалась баба. — Я тут тебе щечек принесла свежих, да винца штоф, да кваску.

Подставив к изголовью табурет, хозяйка ловко выставила на него горшочек, ломоть хлеба и поставила глиняный штоф и чарку. Ложку же протянула его собственную, не забыв обтереть передником.

Тимофей с трудом проглотил первую ложку, за ней — вторую. А когда Маланья поднесла ему чарочку, то, выпив ее, он уже ел и ел без остановки, пока не выхлебал весь горшочек.

— Ух, хорошо-то как! — искренне сказал Тимофей, почувствовав себя родившимся вновь. — А щи у тебя такие, что язык проглотишь! Умелица ты.

Зардевшаяся хозяйка стушевалась и торопливо налила ему новую чарочку.

— А сама-то? — спросил Акундинов. Когда же хозяйка испуганно замотала головой, почти насильно вложил ей в руку чарку и скомандовал: — А ну-ко, залпом!

— Не-не, что ты, — отпихивала хозяйка чарку. — Я же как выпью, то совсем дурной становлюсь.

— Давай, давай, — настаивал Тимоха, поднося чарку к самым губам.

Не устояв перед натиском, Маланья попыталась выпить. Выпила, но поперхнулась и закашлялась. Торопливо схватив корчажку с квасом, отхлебнула глоток.

— Редко пить-то приходится, — будто оправдываясь, сказала баба, утирая проступившие слезы.

— Это правильно, — похвалил Тимофей женщину, допивая из чарки остатки. Переведя дух, мудро изрек: — От водки-то этой одна неприятность.

По всем его жилочкам растеклось приятное тепло. Захотелось чего-то еще. Он искоса поглядел на бабу, привстал на постели и потянул ее к себе. Осторожно и даже нежно помог ей скинуть тулупчик. Потом, взяв ее руки в свои, крепко поцеловал в губы. Почувствовав, как баба глубоко и часто задышала, усадил ее на постель, покрывая все лицо поцелуями. Потом, не выдержав больше, повалил Маланью на спину и стал судорожно задирать ей подол. Она не противилась, а, напротив, помогала избавляться от лишней одежды. Все-таки чуть-чуть терпения у Тимофея оставалось, поэтому он успел еще погладить руками то, что до сей поры укрывали юбка и подол тяжелой зимней рубахи…

— Ой, Тимошенька, — стонала баба, — хорошо-то как!

Когда удоволенный и счастливый Тимофей отвалился от Маланьи, та еще находилась в сладостном оцепенении.

Акундинов, которому вдруг понадобилось отлучиться, выбежал из светелки и через сени выскочил во двор. Поискав нужник, плюнул и побрызгал прямо на угол. Потом, немного постояв во дворе, сообразил, что впопыхах забыл не то что одеться, но и обуться. И хотя еще не было настоящей зимы, но снег в ноябре уже выпал, поэтому мужик замерз и пошел отогреваться в избу.

Тимофей заглянул в зимник посмотреть — как там Конюхов-то? Войдя внутрь, невольно затаил дыхание, а потом стоял какое-то время, дыша ртом и привыкая к тяжелому запаху…