1919 - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Белаш, Игорь Николаев cтр.№ 39

Чернильная капля сорвалась с кончика пера, упав на гладкий лист «карда». Мелисса встрепенулась — погруженная в раздумья, она не заметила, как впала в полузабытье. Забавно, почти всю ночь искать сна, чтобы быть сраженной им поутру, уже отчаявшись встретиться с Морфеем… Она взглянула на настенные часы, с трудом разбирая положение стрелок. Для экономии керосина фитиль лампы был прикручен до предела, и густые предрассветные тени сгустились в комнате, лишь небольшой пятачок вокруг стола был освещен теплым желтоватым светом.

Четверть пятого или чуть меньше.

«Мой дорогой муж» — такое начало, наверное, будет лучше всего. Перо опустилось на бумагу и чуть скрипнуло, оставляя лишь крошечную линию-вмятину — чернила высохли. Отложив перо, Мелисса обхватила голову слабыми пальцами, бездумно глядя на бронзовую подставку для книг с двумя фигурками на петлях в виде орлов — чтобы закладывать страницы. Забавную диковинку привез из-под Севастополя дед Уильяма, вместе с двумя ранами и запущенной чахоткой.

«Боже мой, о чем я думала? — пронеслось у нее в голове. — Почему я не поспешила с лечением. Почему делала вид, что все в порядке… А если заболеет и Робби?»

И кто-то в дальних закоулках души ответил: «А разве было бы лучше, если бы он уехал на войну в страхе и тревоге? Там нет места колебаниям, там из-за них погибают! Младший из Олденов узнал, что его невеста сбежала с любовником в Штаты. И погиб в тот же день. Неужели Уильяму недостаточно тягот службы?»

Ручка вторично нырнула в чернила, набирая «еду для букв» — так называла их Роберта.

«Здравствуй, Уилл. У нас все хорошо. Ждем, любим, надеемся. Твои М. и Р.»

И все — так будет лучше всего. Ничего лишнего и только чистая правда. Оставалось надеяться, что четыре коротких фразы станут тем самым лучиком надежды, который поддержит и ободрит милого, любимого Уилла в далекой сражающейся Европе.

Мелисса сложила бланк пополам, склеив края полей. Неожиданный приступ тяжелого, рвущего горло кашля застиг ее врасплох. Открытка выпала из ослабевших пальцев и упала на стол, множество крошечных алых пятнышек испятнали ее серо-голубую поверхность.

До передовой «кроты» добирались на нескладных внешне, но надежных американских грузовиках. Шейн и Мартин сидели друг против друга, американец, прикрыв глаза, шевелил губами, наверное, молился. Сам огнеметчик, как обычно в такие моменты, вспомнил детство и школу. Когда трамвай вез маленького Беннетта в храм знаний, каждая минута дороги казалась проникнута болезненной радостью. Радостью — потому что это были последние свободные минуты перед учебой, которые можно было употребить на ничегонеделание или даже дрему на жестком сидении. Болезненной — потому что ни на секунду не удавалось забыть об ожидающих впереди часах неволи и дисциплины.

«Либерти» тряслись и подпрыгивали на ухабах, амуниция гремела, словно камни в консервных банках, а Мартин, прикрыв глаза, как в прежние времена, представлял, что впереди бездна времени и каждая следующая секунда в разы длиннее предыдущей.

Бешеный рев артиллерии уже стал привычным, отошел на задний план, превратившись почти что в обыденный фон. Солдаты понемногу переставали чувствовать себя мышами в горшке с болтами, как выразился однажды Шейн. Только приходилось повышать голос и наклоняться к собеседнику, перекрикивая слаженный оркестр сотен и сотен стволов. Рассвет еще только готовился вступить в свои права, отвоевывая время у ночи, но кругом было светло почти как днем от множества фонарей, ламп, осветительных снарядов и вспышек канонады. Мартин порадовался: светомаскировка отброшена, наступление уже явно шло полным ходом, но он не видел ни одного «куста» разрыва от ответного немецкого огня. Это обнадеживало. Впрочем, умереть можно и абсолютным победителем, будучи сраженным случайным осколком последнего снаряда, который выпустили в никуда.

Вокруг бурлила жизнь: люди, техника — все устремлялось в одном направлении, грузовики, несущие штурмовой батальон, плыли в этом бурном потоке, подобно щепкам, подхваченным разлившейся рекой. У Мартина даже появилась надежда, что они могут застрять на каком-нибудь перекрестке, и бесконечность, отделяющая его от боя, удлинится еще на множество секунд. Он устыдился душевной слабости и постарался изгнать недостойное пожелание, но оно лишь укрылось в дальнем уголке сознания, напоминая о себе как небольшая, но колкая заноза.

У взводного новичка — Майкрофта Холла — некстати начался приступ предбоевой паники. Как ни крути, каким бы великим бойцом ты ни был, но страх смерти — один из самых главных и непреходящих инстинктов человека. У каждого он проявлялся по-своему. Шейн впадал в грех обжорства и цинизма, Мартин отгораживался от будущего, представляя, что оно никогда не наступит. Даже Дрегер боялся, скрывая страх за маской требовательного и придирчивого командира, — взвод давно раскусил его, но солдаты сочли за лучшее не просвещать лейтенанта. У Майкрофта вполне понятный мандраж прорвался самым неприятным образом — в виде неуемной болтливости. Ни с того ни с сего он вдруг стал длинно и многословно рассказывать историю из своей довоенной жизни, что-то про тетушку, гусей и соседскую девушку со странным именем Бернадотта. Его визгливый голос, балансирующий на грани истерики, безумно раздражал, отвлекая огнеметчика от сложной процедуры растягивания времени. Секунды снова становились короткими и быстрыми, приближая неизбежное. Мартин уже подумывал, не пожертвовать ли целой четвертью минуты, хорошенько стукнув паникера, но Шейн спохватился раньше. Янки коротко, но очень емко накричал в ухо Холлу, что он с ним сделает, если тот немедленно не заткнется. Это помогло, хотя бы на время.

Во впереди идущей машине что-то неразборчиво прокричал Боцман, грузовики, гремя моторами, немилосердно скрипя передачами, останавливались один за другим.

— По машинам, все по танкам. — Лейтенант, как обычно, даже не очень повышал голос, но каким-то волшебным образом перекрывал любой шум. А для тех, кто по каким-то причинам его не слышал, надрывался рыжий ирландский сержант, популярно пересказывая команду командира.

— Вперед! Вперед!

Угловатое рыло ближайшего «рвотодава» торчало совсем рядом. Поднялся легкий утренний туман, струившийся в мутном искусственном свете, как потусторонняя болотная дымка. Он размывал контуры предметов, и громада танка казалась языческим жертвенником, покрытым пеленой застарелой паутины. Мартин вздрогнул от витиеватого сравнения и подумал, что все-таки в излишних знаниях — зло и печаль.

Вообще-то, «свиньи», как их еще изредка называли, официально именовались «тяжелыми транспортно-десантными танками Марк IX». Они являлись материальным воплощением простой, но, безусловно, гениальной идеи — посадить атакующую пехоту на бронированное шасси высокой проходимости. Идея оказалась крайне востребованной с первых же месяцев войны, когда армии закопались в землю, как мириады трудолюбивых кротов, а каждый дюйм разделяющего их пространства простреливался многочисленным арсеналом человекоубийственных инструментов. Артиллерия могла сокрушить любую оборону, превратив ее в пыль и пульпу, в которой равномерно перемешивались хорошо измельченные земля, бетон и плоть. Но атакующие пехотинцы неизбежно выдыхались среди лунного пейзажа миллионов воронок, стремительно теряя скорость наступления и отдавая инициативу обороняющимся. Никакой спринтер, будь у него хоть стальные пружины в ногах, не смог бы промчаться через всю оборонительную полосу. По мере развития гусеничного транспорта и насыщения войск танками пехоту все чаще старались посадить на них, для быстроты и надежности перемещения. Все в этой задумке было хорошо, но, как обычно, красивый и оригинальный замысел столкнулся с прозаической обыденностью.