Я медленно выпрямился. Слов у меня не было. Вот, значит, где наши пути-дорожки в его прошлом и моем настоящем пересеклись и откуда он меня знает…
– По-моему, вам кто-то звонит? – Естественно, что Гудков принимал джамп за мобильный телефон. – Мне ответить?
Говорят, что за мгновение до смерти перед глазами человека проносится вся его жизнь. Я ощутил дуновение смерти, но не пронеслась перед глазами вся жизнь, зато вспышкой озарения многое разом стало понятно. И почему меня так плотно опекала служба стабилизации, и почему мне предоставили новый джамп без идентификационной защиты, и зачем его перепрограммировали, и почему Воронцов меня предупреждал, чтобы я не вздумал намочить джамп, хотя он на сто процентов был водонепроницаем, и почему кнопка «ОК» замигала сейчас, а не двадцать минут спустя… В том числе почему мое «купание» в океане не было отражено в стенограмме – иначе бы я дождался смотрителя виллы, не намочил шорты и не оставил джамп на столике, а сунул в карман. Ловушка для меня была рассчитана до мелочей. Нет и никогда не было в коттедже никакой папки с документами, никуда постоялец с острова не уезжал, и не суждено ему здесь погибнуть. И не был он изобретателем, ему только предстояло им стать, благодаря мне, благодаря экающему Марку. К тому же не был Гудков постояльцем, говорил Марк, что Гудкову приходилось работать инструктором по подводному плаванию. Вот, значит, что за прибор испытывался за день до вручения гранта… Многое стало ясно, даже такая мелочь, почему памятник Гудкову поставят в будущем на месте сталинского небоскреба. Но самым паршивым было понимание, что, не будь между нами стеклянной двери и находись Гудков от меня на расстоянии вытянутой руки, я все равно ничего не успел бы сделать. Не помогло бы и владение психокинезом, так как все то, что сейчас должно произойти, давным-давно записано в скрижалях истории. Как легко и естественно в реальности произносились мной фразы из стенограммы, так же легко и естественно я погибну на острове во время цунами. Я, а не Гудков, потому что с сегодняшнего дня он историческая личность, а я как был рядовым пиллиджером, таковым и кану в небытие.
– Так как, нажимать на кнопочку? – спросил Гудков и протянул к джампу указательный палец.
Но коснуться мигающей красным светом кнопки он не успел, так как произошло то, чего не было в скрижалях истории, что не отражалось на экранах вариаторов и не блеснуло в моем сознании вспышкой озарения. За спиной Гудкова черным, непроницаемым покрывалом с рваными краями возникла межвременная тень и резким броском ударила Гудкова в спину. Удар был настолько мощным, что тело Гудкова перелетело через перила балкона, врезалось в стену коттеджа и рухнуло вниз, а джамп, вырвавшись из его руки, как из катапульты, ударился в стеклянную дверь и брызнул осколками.
Я повел головой, будто с моей шеи сняли удавку, сглотнул ком в горле и перевел дух. Н-да… Как я там говорил Воронцову: приговор временно откладывается? Надолго ли? В голове было пусто, мысли текли вяло, апатично, будто меня казнили, а затем помиловали, но сознание никак не могло воссоединиться с покинутым телом, и они жили отдельно друг от друга.
Покрывало межвременной тени затрепетало в воздухе, рухнуло на балкон и обратилось в котищу. Котище уселся напротив столика, облизнул усы кроваво-красным языком и уставился на меня немигающим взглядом. Все-таки никуда Сатана не делся, но радости я не испытал и чувствовал себя ничуть не лучше, чем когда решил, что навсегда избавился от межвременной тени. Следовало поблагодарить Сатану, но язык не поворачивался. Было такое чувство, что он выполнил свое истинное предназначение, ради которого был приставлен ко мне, а мое спасение – это так, попутная оказия, которая могла произойти, а могла и не случиться.
Я открыл стеклянную дверь и на ватных ногах вышел на балкон. Под подошвами сандалий хрустнули осколки джампа – удар был настолько мощным, что он разлетелся в крошево. Как только стекло двери выдержало… Я посмотрел на стену, куда врезалось тело Гудкова, и увидел кровавое пятно. Если бы Сатана швырнул Гудкова в дверь, как джамп, никакое стекло не выдержало бы.
Подходить к перилам и смотреть, что сталось с несостоявшимся основоположником хронофизики, я не стал – по пятну на стене было понятно, что беспокоиться о его самочувствии поздно. Увидев под ногами красную кнопку «ОК», нагнулся, поднял ее и показал Сатане.
– Не подскажешь, как я попаду назад?
Сатана ощерился улыбкой Чеширского Кота, но глаза оставались холодными и равнодушными. И тогда я понял, что был рядовым статистом не только для службы стабилизации, но и для «людей на одно лицо», и даже для межвременной тени. Только статистом, и не более. Пешкой. Меня использовали, а теперь, за ненадобностью, выбрасывали, как ненужную вещь. И никого не интересовало, что через сорок минут на этот остров обрушится цунами. Я получил наконец, как мечтал, полную свободу и независимость от кого бы то ни было. Но какой ценой… На океанском валу невозможно написать эпитафию: «Свободен, наконец-то свободен!»
Все еще пребывая в состоянии раздвоенности, я прошел к столику, сел в кресло. На столике как ни в чем не бывало стояли чистые стаканы и запечатанная бутылка колы, хотя удар по Гудкову был совершен из-за перил балкона как раз позади столика. Однако я ничуть этому не удивился. И не такое видел в исполнении Сатаны. Хотел спросить, поможет ли он мне, как вдруг понял, что подсознательное эго, мое второе «я», связывающее сознание с межвременной тенью, исчезло. И тогда я впервые в жизни подумал, что быть абсолютно свободным не такая-то большая радость. Человек – существо общественное, и лишь мертвые абсолютно свободны.
Сатана пренебрежительно фыркнул, прочитав мои мысли, отвернулся и вдруг, насторожившись, как настоящий кот, подался всем телом в ту сторону, где под балконом лежало тело Гудкова. Уши стали торчком, глаза загорелись, хвост вытянулся в струнку и подрагивал.
Из-под балкона донеслось неясное шуршание, затем кто-то сдавленно вскрикнул, и стену коттеджа сотряс сильнейший шмякающий удар.
«Еще один покойник…» – отстраненно отметило сознание, и, кажется, я знал, кто это. Вскрик очень напоминал кваканье, а удар по звуку похож на то, как если бы о стену мощным ударом раздавили гигантскую жабу. Не знаю, сыграло ли со мной шутку воображение, но очень хотелось, чтобы именно так и было.
Громадная белая кошка в два прыжка вскарабкалась по стене на второй этаж, перемахнула через перила балкона, прыжком оказалась рядом с Сатаной и села. Сатана расплылся в умильной улыбке, привстал, потянулся к ней, но кошка негодующе шикнула, и Сатана снова уселся.
– И что дальше? – апатично спросил я.
Котище и кошка дружно повернули ко мне головы, посмотрели на меня: он – зелеными, она – желтыми глазами, – а затем так же дружно повернули головы к винтовой лестнице. Снизу раздались чьи-то шаги, заскрипели ступеньки.
«Сэр Джефри, – подумал я. – Или Ваня-„небожитель“… Или…»
По ступенькам на балкон поднялась Злата, и я опять ничуть не удивился. Ожидал нечто подобное, не совсем дурак.
На Злате были белые кроссовки, бежевые шорты и такая же бежевая охотничья безрукавка с многочисленными карманами. В правой руке она несла мою сумку, которую я оставил в ячейке автоматической камеры хранения аэропорта.