Все пули мимо - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Забирко cтр.№ 62

Пупсик в момент преображается, счастьем беспредельным светиться начинает.

— Вам непременно понравится! — восклицает. На пол со стула соскакивает и в ладоши хлопает.

Дверь по его сигналу отворяется и в горницу княгиня русская шагом степенным вплывает. В сарафане белом, бисером прозрачным расшитом, да кокошнике, жемчугами обсыпанном. Плывёт она к столу, глазки потупив и голову так это стыдливо склонив, — ну один к одному лебедь белая на столе на блюде.

Что кость у меня в горле застревает от видения этакого. И где ж это Пупсик кралю столь видную раздобыл?! Под сарафаном тело точёное угадывается — по всем формам примадонне французской ни йоты не уступит, — но вот черты лица чисто русские, и даже вроде что-то знакомое мне в лице чудится.

Подплывает княгинюшка к столу, глазки несмело на меня поднимает и говорит:

— Здравствуй, Боренька…

Вот тут я зайчатиной, до конца во рту не прожёванной, и давлюсь. Голосок-то стопроцентно Алисочкин!

Перхаю, кашляю, кулаком в грудь стучу, наконец, соображаю, хватаю со стола жбан с мёдом и до половины его опорожняю.

— Ты… — хриплю, судорожно дыхание восстанавливая, а глазами по комнате шастаю — Пупсика ищу, чтобы жбан в него запустить. Ни фига себе заявочки! Вот так сюрпризец он мне отколол!

Нет мальца нигде. Испарился. Чтоб, значит, семейной разборке не мешать.

— Я сяду? — робко спрашивает Алисочка.

Киваю машинально, жбан на стол ставлю.

Алиска напротив садится, как Пупсик ладошками голову подпирает и начинает на меня смотреть неотрывно. Вот тем самым взглядом, что в Париж меня провожала.

— Как это… ты… — выдавливаю из себя через силу. А у самого от её взгляда мурашки по телу бегают.

— Похудела? — понимает Алиска. — Ты ведь сам мне приказал. Вот твой братец порошочек южноамериканский патентованный мне и дал. Видишь, результат какой прекрасный получился.

«Так он уже братец мне!!! Может, ещё единоутробный?! — вопит во мне всё, но наружу не прорывается. Язык к нёбу прирос. — Порошочек, видите ли, ему из Южной Америки, небось, по блату великому, прислали! Знаю я эти «порошочки»! Подсмотрел, гад, сон мой в замке французском и угодить решил! Ну, я тебе устрою!»

Однако с места не сдвигаюсь. Сижу, на Алиску во все глаза гляжу. А в голове сон французский прокручивается во всех деталях. И, честное слово, хорошо-то как во сне том было!

Сидим, молчим. Друг дружку глазами поедаем. И чувствую, как в голове у меня всё плывёт — то ли от медов древнерусских, то ли от воспоминаний французских.

— Слушай, — вырывается неожиданно у меня фальцетом, как у вьюноша безусого слова любви своей первой, — а ты водку пить будешь?

— Буду, — мгновенно соглашается она.

— Пупсик! — ору не своим голосом. — Водку сюда тащи!

Вот это был угар! Словно Пупсик в меды древнерусские приворотного зелья пополам с конским возбудителем намешал. Полторы недели сплошного секса — из кровати вылезали только чтобы поесть. Впрочем, и в гостиной, и во время еды, и на столе, и на полу… Разве что до потолка не добрались. Никогда не думал, что могу таким сексуальным гигантом быть.

И за всё время Пупсик ни разу на глаза не попался. Мелькнёт изредка за обедом удивление — мол, когда это он успел объедки убрать да новый стол накрыть, — но тут же пропадает. Да и само понятие времени исчезло, растворившись между сном и явью. Сплошное светопреставление на фоне помутнения разума. День, ночь, жратва, кровать — всё круто замешано на теле Алискином.

Однако, как понимаю, рассудок хоть и затуманен угаром распутства дикого, но ни на йоту не сдвинулся, а затаился, чтобы в момент подходящий воспрянуть из-под обломков крыши поехавшей.

И точно. Сплю, значит, с устатку от игрищ любовных, как вдруг словно будильник в черепушке тарахтеть начинает. Вскакиваю очумело на кровати, но, к удивлению, взглядом абсолютно осмысленным спальню обвожу. И, что поразительно, сознание трезвое, кристально чёткое, пеленой секса не задурманенное.

«Да что ж это за дичь со мной приключилась?!» — думаю.

В спальне кавардак полный: шмотки по полу разбросаны, на кровати бедлам, а рядом, на голом матрасе, тело примадонны французской с лицом Алискиным в полной прострации распласталось. Под глазами у Алиски круги чёрные, лицо измождённое заострилось, по телу синяки да следы от засосов страстных. Причём даже на лодыжке два засоса — ярких, свежих. Скосил на себя глаза — тоже ничуть не лучше. На груди — борозды от ногтей глубокие, а на левом плече зубы Алискины ва-аще так отпечатались, что хоть сейчас слепок делай да стоматологу на опознание предъявляй.

Однако и порезвились…

Натягиваю трусы и дрожащими в коленках ногами в ванную комнату чапаю. Ну и вид у меня в зеркале! Морда щетиной недельной заросла, глаза запавшие огнём фанатичным горят, и рёбра сквозь кожу выступают, что у узника концлагеря.

Во, блин, что значит любовь настоящая, брачными узами скреплённая. Никак Алиска целью задалась страстью своей безудержной меня за «медовый месяц» в могилу свести. Впрочем, сама-то не лучше выглядит. Да и понимаю я умом трезвым, чьих это рук дело.

Побрился я, под душем поплескался, «раны боевые» одеколоном протёр. Короче, кое-как свой внешний вид в порядок привёл. Точнее, подобие порядка, поскольку для полного нужно как минимум месяц отъедаться и — никаких половых контактов! Хотя последнее у меня вряд ли получится.

Выхожу из ванной комнаты и на цыпочках к спальне Пупсика подкрадываюсь. Спит, видно, малец, потому и огонь инстинктов моих не раздувает. Не разбудить бы раньше времени, сонного прямо в постели застать, чтоб вакханалию бредово-любовную враз пресечь. А то, глядишь, действительно в ящик сыграю на почве катастрофического сексуального истощения.

Осторожненько дверь приоткрываю и к своему изумлению картину идиллическую наблюдаю. Отнюдь не спит пацан. В кресле сидит, на голову наушники громадные нахлобучил — чтоб, значит, нам с Алиской дрыхнуть не мешать, — мультики по видеоплейеру смотрит. На экране Том и Джерри попеременно друг дружку смачно дубасят, и действо это немудрёное у Пупсика такой смех отчаянный вызывает, будто его щекочут. Ножками сучит, всем телом содрогается, разве что на пол не сползает да по нему в изнеможении не катается. Однако всё это молча происходит, поскольку малец себе обеими ладошками рот накрепко зажимает — опять-таки разбудить нас боится.

Теперь понятно, почему я трезвый проснулся. Чётко сознание моё включилось, момент прекращения внушения уловив.

Твёрдым шагом вхожу в комнату, видик вырубаю и грозно к Пупсику оборачиваюсь.

— Ой, на самом интересном месте! — скулит он.

Срываю с него наушники и ору гласом громовым:

— Ты что это себе позволяешь?!!

— Ап… ап… — перепугано ловит ртом воздух Пупсик. Личико его сморщивается, губы трястись начинают. — Я ведь тихонько, Борис Макарович… И звук выключил, чтобы вам спать не мешать…