Лжегерои русского флота - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 93

Однако, несмотря на все попытки призвать матросов к свержению существующего строя, те выдвинули свои претензии к власти. Из этих требований самой радикальной была просьба отменить артельное питание из одного бака и выдать каждому матросу отдельную миску. 26 октября солдаты крепостной роты, подстрекаемые революционерами, что отныне полная свобода и всем всё можно, отказались идти на плановые работы. Солдат арестовали и отправили в форт «Павел». Немедленно по кронштадтским частям был пущен слух, что арестованные будут тайно расстреляны. Матросы 7-го и 4-го флотских экипажей захватили винтовки и отправились освобождать арестованных. Остальные экипажи удалось удержать в казармах. Но вырвавшись на улицу из казарм, матросы сразу же забыли о том, ради чего они схватили винтовки, и кинулись грабить винные магазины, офицерское собрание и дома офицеров. Верные правительству солдаты Енисейского, Иркутского и Омского полков, как могли, отбивали атаки мародёров. К вечеру пожары, а за ними и погромы распространились уже по всему городу. Пьяные матросы и местный люмпен врывались в магазины, питейные заведения и частные квартиры. То и дело между погромщиками вспыхивали драки, заканчивающиеся чьей-то смертью. Тем временем в Кронштадт прибыли гвардейские полки. Началась зачистка города. Никакого сопротивления оказано не было, пьяные матросы просто разбегались, а когда бежать было некуда, сдавались. Изъятием оружия руководил будущий известный полководец Первой мировой войны, а тогда командир Павловского полка генерал Щербачёв. В течение дня все погромщики были переловлены и арестованы, социал-демократы и эсеры предусмотрительно покинули город.

Под арест попали несколько тысяч матросов и около восьми сотен солдат. После протрезвления наступило раскаяние. Офицер Петербургского военного округа А. Богаевский в своём рапорте написал: «Водка спасла Кронштадт». Раздосадованный же таким оборотом дела В.И. Ленин из заграницы поспешил откреститься от пьяного погрома, назвав его «Кронштадтской гнусной проделкой».

Необходимо отметить, что в советское время историки всеми силами старались переложить вину кронштадтских погромов на каких-то мифических черносотенцев (им-то зачем было громить квартиры офицеров?), на полицию и даже на… священников. Чего стоит, к примеру, перл уже известного нам историка Ю. Кардашёва: «Погромщикам помог протоиерей местного Андреевского собора Иоанн Кронштадтский — отъявленный мракобес (?!), черносотенец, член „Союза русского народа“. Приехавшие к нему со всех концов России богомольцы, среди которых было немало уголовников (?!) и тёмных элементов (?!), были собраны для участия в погроме и грабеже…» И это пишется о великом духовнике русского народа, о святом, обо всей православной пастве! Поистине с больной головы, да на здоровую…

Наказания за пьяный погром были, однако, весьма снисходительны: 9 человек были осуждены к различным срокам каторги, 67 к дисциплинарным батальонам, а 84 вообще оправданы.

Несмотря на то, что восстание в Севастополе было куда более массовым и опасным, чем в Кронштадте, большинство его участников (разумеется, не организаторов) отделались лишь лёгким испугом. Вот что пишет по этому вопросу в своих воспоминаниях уже цитированный нами генерал Д.И. Гурко: «Через два или три дня Меллер (генерал Меллер-Закомельский. — В.Ш.) на „Пушкине“ отправился в Одессу. В трюме „Пушкина“ находились зачинщики бунта. Я пошёл на них посмотреть. Они были разделены на три категории. Первая, наиболее виноватая, состояла почти вся из штрафных. Они угрюмо молчали. Поглядев на них, я решил, что их можно только повесить. Они и сами этого ожидали. Их было немного, всего 17 и 3 штатских агитатора. Во второй категории народ был разнокалиберный. Были некоторые штрафные, но были и честные матросские. В третьей категории, по-моему, оказались только попавшие в бунт по недоразумению. Они все ревели, как белуги, хватали за фалды и кричали о своей невиновности. Мы их высадили в крепости Очакове. Там всех свели в общую камеру… Дело это разбиралось около года, и всех их отправили дослуживать свой срок в пехотные полки».

О свирепости и злонамеренности членов военно-морского суда, разбиравшихся в деяниях «красного лейтенанта», написано немало. При этом историки всегда упорно замалчивают персональный состав этого суда и делают это совсем не зря! Дело в том, что в состав суда включили наиболее авторитетных и боевых офицеров флота, в большинстве своём участников только что окончившейся Русско-японской войны, тех, кто на деле, а не на словах доказал свою любовь и преданность Отечеству. Среди других в состав суда входил, к примеру, и капитан 1-го ранга Беляев, бывший командир легендарной канонерской лодки «Кореец», той самой, что выдержала совместно с крейсером «Варяг» на рейде корейского порта Чемульпо неравный бой с японской эскадрой. За небывалое мужество команды «Варяга» и «Корейца», как известно, были в полном составе удостоены Георгиевских крестов. Случай сам по себе в истории России беспрецедентный! Сам же подвиг этих двух кораблей стал синонимом подвига в нашем флоте на все времена! А потому сомневаться в порядочности и объективности такого человека, как капитан 1-го ранга Беляев, значит ставить под сомнение вообще порядочность истинных героев России…

В разгар судебного процесса газета «Новое время» от 3 января 1906 года публикует открытое письмо бывшей жены мятежного лейтенанта Доменики Гавриловны Шмидт, вызвавшее огромный резонанс в обществе. Вот его содержание: «М.Г. (милостивый государь) Убедительно прошу Вас дать место в Вашей уважаемой газете следующим фактам, представляющим огромную важность для правильного освещения личности, а, следовательно, и дел моего мужа, отставного лейтенанта П.П. Шмидта. Мой муж давно уже обнаружил признаки душевного расстройства, 16 лет назад, служа на Чёрном море, он, явившись к главному командиру Черноморского флота Кумани, стал говорить самые несообразные вещи в состоянии крайнего возбуждения, вследствие чего и был помещён в Севастопольский военный госпиталь. По прошествии 2-х недельных испытаний ему был дан 11-месячный отпуск по болезни. Переехав в Москву, я поместила мужа в известную психиатрическую больницу Савей-Могилевича. По истечении отпуска он по высочайшему приказу был уволен со службы по болезни. Спустя несколько лет мой муж, моряк в душе, любящий и хорошо знающий морское дело, стал сильно тосковать по службе и, по освидетельствовании его военными врачами в Москве, он вновь поступил на службу. Зачисленный в Сибирский экипаж, он плавал на канонерской лодке „Бобр“, вторично заболел сильным нервным расстройством и был помещён в Нагасаки в морской лазарет. Заведующим в лазарете состоял доктор Волошин. Его болезнь возбудила общий интерес врачей эскадры, его исследовавших. Одним из них был доктор Солуха, который, вероятно, не откажется подтвердить всё вышеизложенное. Плавая затем на судах Добровольного флота и командуя в обществе РОПиТ „Дианой“, он нередко подвергался внезапным приступам сильной раздражительности, истерии и судорогам. При одном из припадков был так напуган сын, что сделался заикой, таким остался и поныне. Вообще, характер моего мужа, по натуре чрезвычайно мягкого, отзывчивого и доброго, временами изменялся до неузнаваемости. Во имя справедливости и человечности я умоляю всех, кто словом и делом может прийти мне на помощь, обратить участливое внимание на положение моего глубоко несчастного мужа. Жена отставного лейтенанта Д.Г. Шмидт. Буду весьма благодарна, если и другие газеты перепечатают это письмо. 31 декабря 1905 г.».