— Ты что, на ночь себе подсветку включаешь? — язвительно поинтересовалась я. — Или у вас тоже нельзя ночью ездить с незажженными фарами?
Ульянка зависла в углу в некой позе кающейся летучей мыши, сцепила руки замком и выдала:
— Не сердись на меня. Ничего ведь не случилось. Я просто отлучилась, чтобы предоставить отчет начальству о том, что все идет хорошо.
— Могла бы отбить телеграмму, — продолжала вредничать я. — Типа “Приземлились успешно”. Или ты боялась, что, если не вернешься, тебя сочтут коммунисткой?
Ульянка явно решила игнорировать мои словесные выпады. Да я и сама не знала, почему так зла на Помощницу. Просто я всегда думала, что ангелы-хранители, то есть Помощники, должны находиться при своих подопечных неотлучно. А они совсем и не думают так париться, живут в свое удовольствие. То есть жить-то они уже не живут, но, судя по всему, чувствуют себя совсем неплохо.
Ульянка приняла любимую позу Улы — полулежа, и начала меня со всех сторон оглядывать.
— Да, — наконец изрекла она, — не думала, что ты такая авантюристка!
— Ты первый начал, начала то есть, — огрызнулась я. — Один побег из тюряги чего стоит! И вообще, зачем тебе приспичило тащиться в этот замок?! Сходили бы на экскурсию…
При слове “экскурсия” Ульянка привычно позеленела, но сдержалась, только фосфоресцировать стала ярче, как гриб-гнилушка в свои лучшие дни.
— От провожатого своего постарайся отделаться пораньше, — принялась она поучать меня. — До замка я тебя доведу сама. Нам лишние жертвы ни к чему…
Я злобно поглядела на девицу. Чем ближе к Бекгейту, тем труднее до меня доходили шутки. Если только Ульянка шутила…
На этой крайне оптимистичной ноте я и уснула.
Проснулась я от странного кряхтения, которое, по идее, должно было изображать деликатное покашливание. Я вскочила, стряхнула с себя налипшее сено и выглянула за дверь. Там топтался Люк, а за ним прятались все его братья и сестры. Сзади единым фронтом маячили: Эдред в исподней рубахе и штанах, Марджери в простой сорочке и матушка Бруин, уже обильно поливающая слезами вязаную валлийскую шаль. Похоже, в какой-нибудь прошлой жизни маманя Бруин подрабатывала плакальщицей в греческом хоре. Нас, кстати, однажды водили на подобный спектакль. Ну, с греческим хором и мужиками в белых сорочках до колен. Да, скажу я вам, уж что-что, а голосить древние гречанки умели! Ну это-то понятно. Что они там видели, в этой Древней Греции — постоянные войны, мордобои, разборки богов. Мужики у них были горячие: бабу не поделили — война на десять лет, чтоб жизнь малиной не казалась. Вот и приходилось остальным теткам, недостаточно смазливым, чтобы из-за них началась хоть маленькая война, сбиваться в кружки по интересам и визгливо материть своих воюющих мужей…
— Ангелика! — окликнула меня уже основательно размокшая маманя Бруин.
Я вздрогнула и вернулась из Древней Греции в средневековую Англию. Стиснутая в мощных объятиях мамы Бруин, я уныло обозревала окрестности. Начинало светать. Все вокруг было окутано утренним туманом, и в воздухе сквозила сырость. Я поежилась. Хуже всего было то, что идти мне придется босиком, так как изящные кожаные сапожки Ангелики плохо подходили деревенскому мальчику, коего я пыталась изображать, а во всем доме не нашлось даже одной пары старой обуви. Сапоги в то время носили до тех пор, пока они не разваливались.
Я выдержала объятия матушки Бруин и согнулась под тяжестью мешка с припасами, который она приладила мне на спину; попрощалась с Эдредом и Марджери, втихаря сунула смышленой маленькой девчушке те три золотых, которые матушка Бруин сунула мне ранее, и решительно поплелась вслед за Люком по направлению к лесу.
Фортуна и сегодня не была особенно улыбчивой. Погодку могла бы подкинуть и получше. А так, все вокруг чавкало, капало, да еще и туман замазывал все таким толстым слоем, что я с трудом различала фигуру идущего впереди Люка. Оставалось только брести за ним и жалеть себя, что я активно и делала.
Ульянки видно не было. Конечно, она девица с пониманием, сообразила небось, что в таком тумане ее призрачная тушка быстро размокнет, и решила присоединиться ко мне позже. Дрыхнет, наверное, сейчас на облачке, а я тут шлепаю по грязи через туман, мокрая как головастик.
Пока я себя жалела, мы добрались до ельника. Тут Люк немножко порадовал меня, сказав, что дорога на Бекгейт откроется сразу за ним. Я даже затопала быстрее, предвкушая ровную дорожку, и скоро мы и в самом деле вышли на относительно открытую местность. Вдаль уходила широкая протоптанная дорога. На нее-то и указал Люк:
— Вот эта дорога прямиком приведет нас к Бекгейту… Может, сделаем остановку, мисстрис Уэрч? Вы, наверное, устали…
Сидя на небольшом холмике рядом с Люком и уминая припасы матушки Бруин, я сказала:
— Дальше я пойду одна, Люк. Теперь я не заблужусь, спасибо, что проводил…
— Да что вы, мисстрис, — поперхнулся Люк домашним хлебом, — туда же не менее полдня пути. Отец с меня шкуру спустит…
— Все они так говорят — для профилактики! А на самом деле он будет рад, что ты вернулся живым и невредимым, — отрезала я. — И не спорь со мной. Я уже все решила.
Он все-таки попытался спорить, предлагая себя в качестве охранника (ох, и везет мне на них последнее время!). Когда я исчерпала все доводы, то просто-напросто скрутила его одним приемом карате, который все прошлое лето отрабатывал на мне мой нервный братец. Тут Люк понял, что спорить со мной бесполезно, и жутко расстроился. Чтобы утешить его, я объяснила ему суть приема, и мы расстались почти друзьями…
Стоило Люку скрыться из виду, рядом со мной материализовалась Ульянка. Выглядела она чудесно — как сытая и выспавшаяся обложка мужского журнала. Мы дружно затопали рядом по дороге. Правда, Ульянке весело топать удавалось легче, к тому времени я месила грязь уже несколько часов подряд и мои ноги напоминали солдатские кирзачи после марш-броска по торфяным болотам.
Конечно, без приключений в пути не обошлось. Мужики, воображавшие себя опытными ловеласами, примечали Ульянкину грудь за километр и подползали к ней как голодные студенты к докторской колбасе. Но мы быстро придумали, как отбиваться от непрошеных прилипал. Когда на горизонте показывался мужик с выкаченными на макушку глазами и в улитой слюнями рубахе, Ульянка проворно хватала меня за руку и командовала:
— Сделай дебильное личико!
Мне и стараться-то особо не надо было. Некий налет дебильности присутствовал на моем личике вплоть до периода полового прозревания. Помнится, когда я была совсем маленькой и сучила ногами в ползунках, весело пуская слюни, все родные при виде меня деликатно интересовались у моей матери, не роняла ли она меня головой о бетонный пол, не было ли родовой травмы, ну, может, она КамАЗ пузом тормозила… Ой, я опять отвлеклась!
Так вот, я послушно корчила рожицу наподобие зайца с оскалом Гуин Плена из заставки “Спокушек!”, благо со ртом Ангелики можно было и самого Гуин Плена без грима показывать, и мы храбро топали навстречу потеющему мужику.