Удачи вам, десятник.
Подпись: Геурон.
Вот уже восемь минут я старательно успокаивал сердце, Высокий князь не имеет права на раздражение. Между тем недавний разговор с алыберским царем Леванидом едва не вывел из себя. Леванид — я впервые видел горского владыку во гневе — с черным лицом кричал, что не даст мне накрыть разбойничье логово залпом из катапульт. Он кричал, что железные пороки-камнеметы — священное оружие, наш последний довод. Их можно применить только в борьбе с Чурилой. «Ты не смеешь убивать славян, даже разбойников! — хрипел алыберский царь, крюча пальцы в сухие кулаки. — Я стерпел, когда пришлось использовать великое, легендарное орудие моих предков при осаде несчастного городишка Опорья… но боле я терпеть не намерен!» Эти катапульты сотню лет стояли на защите моего израненного народа, они спасали людей, они помогали нам выгадать лишний месяц, лишнюю неделю мира… никогда, покуда жив царь Леванид, они не будут использованы для карательных операций. «Запомни это, юноша! — кричал Леванид. — Запомни навсегда!» Я успокоил его: я запомню. И вышел из горницы, едва не хлопнув дверью. Обойдемся без твоих камнеметов. Я пошлю четыре десятка всадников, они сделают тише и чище.
Тщательно, медленно прикрыв за собой тяжелую дверь, я бросился… нет, не бросился. Просто пошел по рундуку прочь, к выходу в мой любимый сад — и столкнулся с крупной тенью, поджидавшей в черных «челядных» сенях у порога. «Я пришел прощаться, — сказал Данила Каширин. — Я забираю Стати и уезжаю в Калин».
«Тоже замечательно», — спокойно сказал я. И начал уговаривать его остаться. Собственно, только из-за Данилы я не поехал вместе с карательным отрядом десятника Неро на Ботвиново болото. Очень хотелось самому поглядеть на разгром ватаги Посвиста, однако князь Лисей все-таки решил проводить Данилу до пристани. До последней минуты не терял надежды на то, что Каширин одумается.
Мои холопы помогли дотащить какие-то Данькины мешки. Поразительно! Оказывается, Каширин на собственные деньги купил ладью (!) и даже нанял гребцов! Небольшой, но крепкий кораблик поджидал у оживленного гостиного причала. Данькина ладья выглядела скромно: не расписана узорами, на носу не намалеваны «соколиные очи», как на лодьях богатых купцов. Однако я заметил, что парус — новый, добротный. Борта высокие, чуть ниже ватерлинии железные шипы понаделаны — против абордажных лодок… Молодец Данька. Хорошо подготовился к путешествию по суровой реке Влаге.
Мы шли по деревянным мостам к ладье, и с каждым шагом я говорил все громче. Я убеждал Каширина, что хорошо знаком с легендой о его приятеле Михайло Потыке. Действительно, вступив в брак с калинской царевной, легендарный Потык попал под древнее тороканское заклятье, согласно которому в случае смерти жены ее супруг отправляется на три года в подземный склеп — вместе с мертвым телом. Так вот, настаивал я, согласно былине, никто не может выручить Потыка. Только он сам способен решить проблему…
— Былины врут, — отвечал Данила, грохоча сапогами по мосткам. — Потык в забытьи, он слаб. Торокане сгноят его в склепе.
— В конце концов, Данила… Ты можешь уезжать, но — оставь волшебные Стати! Они нужны нам, чтобы найти Муромца. Если говорить совсем откровенно… Императорские Стати тебе не принадлежат. Они принадлежат царям Базилики. Скипетр и держава — не просто артефакт, наделенный могучей силой, нейтрализующей любую магию. Это — священная греческая реликвия… Подумай, есть ли у тебя моральное право…
— Мне плевать, чья реликвия. Потык — мой брат. Его надо спасти.
— Брат?! Еще один родственник?
Данила остановился, уронил мешок — повернулся, скрестил руки на груди:
— Объясняю подробно. У покойного князя Всеволода было два сына и дочь. Потык, Зверко и Рута-младеница. Потык попал в беду. Зверко и Рута собираются его вызволить. Все очень просто, Алеша.
Я сделал шаг, жестко взял его за плечо:
— Послушай, Данила… Ты можешь врать кому угодно, только не мне. Я знаю тебя не первый год. Когда ты успел заделаться сыном князя Всеволода?
Данила поднял бровь и холодно улыбнулся:
— Когда ты успел заделаться греком, Алеша?
— Братец, братец! — зазвенел веселый голосок, и легкие ножки, высокие сапожки застучали по сходням. — А я тебя жду-дожидаю на ладье! Я все-все приготовила, гребцы уж на веслицах! Ах… князь Лисей…
Я обернулся: странная девушка Рута замерла на середине скрипучего мостика, перекинутого с пристани на гуляющий лодейный борт. Серо-голубые глазки испуганно расширились — опять она полезла за пазуху за грубым шерстяным платочком…
— Уберите платок, княжна. У вас очень красивые волосы, — улыбнулся я. Девушка появилась очень кстати: наш разговор с Кашириным входил в напряженную фазу. Две ссоры с близкими друзьями — слишком много для одного дня. Даже в Игре.
Рута радостно зарделась, спрятала платочек и спрыгнула с мостика на пристань:
— Ах, княже Лисей… Ах, почему ты не хочешь ехать с нами! — Она подошла и умоляюще заглянула в глаза.
— Князь Алеша не может ехать, — сухо сказал Каширин. — Я уже объяснил тебе, Рута. У него важные дела здесь, в Жиробреге.
Он подхватил мешок и полез вверх по сходням. На фоне ясного солнечного неба Данила превратился в темный плечистый контур, тяжко карабкающийся на борт. Бух, бух — спрыгнул с борта на палубу, скрылся из виду.
Рута быстро огляделась по сторонам — и потупилась. Мы остались вдвоем. Даже холопы успели перетаскать все мешки с корзинами и теперь отдыхали вдали на травке.
— Напрасно вы уезжаете, — сказал я, с вежливой улыбкой разглядывая Руту. — Я буду скучать. Попроси брата, чтобы он передумал.
— Ах, милый князь! Ты правда будешь скучать? — Рута подскочила, хотела ухватить за рукав, но опомнилась и отдернула ручку. — Милый-премилый князь, мы скоро вернемся! Мы быстренько, туда-назад и пресразу вернемся!
Верится с трудом. До Калина плыть по Влаге не менее двух дней… На реке бесчинствует разбойничья ватага Зломы и Стыри, но это далеко не самая страшная часть путешествия. Угроза воровского налета — смешное ничто по сравнению с опасностями, поджидающими в самой тороканской столице.
— Ты правда будешь скучать? — переспросила рыжая Рута, серьезно нахмурив тонкие брови.
— Угу, — сказал я задумчиво. Я разглядывал тонкую ленточку, вплетенную в ржано-золотые волосы княжны. Ленточка охватывала высокий загорелый лоб и вилась над маленькими ушами, теряясь расшитыми концами в тугом пламени тщательно заплетенных косичек, уложенных вкруг головы. Только теперь я осознал, что Рута изменила прическу. Вместо агрессивного, огненного хвоста — нечто аристократическое, хитрая корзинка, свитая из множества маленьких медных косиц. Когда она успела их заплести?
— Красивая прическа, княжна, — пробормотал я, продолжая изучать вышивку на тесемке: пляшущие русалки, попарно чередующиеся с крылатым медведем, племенным знаком сребрян. Непростая вышивка: насколько я помню, одежду с изображениями русалок в языческой Руси имели право носить только представители княжеского рода… А тут еще племенной символ! Кажется, Рута — и впрямь настоящая дочь Всеволода Властовского!