Древнерусская игра. Много шума из никогда - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Миронов cтр.№ 93

— Слышь, браток! Ты не обижайся на меня, — примирительно обратился я к затихшему попутчику. — Если я чего обидное сказал, ты не злись. Нам теперь вместе помирать. Мы теперь поневоле союзники. Давай мириться. А кто прошлое спомянет, тому…

— Тому глаз вон! — с ненавистью сказал эсэсовец и шумно перевернулся на другой бок.

Шутка удалась. Удивляясь собственной терпимости, я позволил чурильцу пожить на белом свете еще немного — не стал я убивать его сразу. И покосился на ближайшего конвоира. Вдруг удастся все-таки завязать знакомство с этим симпатичным парнем? Подумаешь: косой шрам через пол-лица — не исключено, что греческим женщинам такие еще как нравятся… К сожалению, дружинник даже бровью не повел в ответ на мое вежливое обращение. Может быть, потому, что я обращался по-английски? Они, эти греки, ужасные националисты. Не любят международного языка. Противятся западной культуре.

— Нет, серьезно, браток, — вновь обратился я к связанному чурильцу. — Если хочешь знать, у тебя есть известный шанс выжить. Мои друзья-дружинники следят за нами из ближайшего леса и тайком передвигаются параллельным курсом, ожидая подходящего случая, чтобы напасть и освободить меня. Если ты будешь вести себя хорошо, я возьму тебя в свой десяток барабанщиком. Ты умеешь барабанить?

Эсэсовец кисло хмыкнул.

— И чудесно. Будешь барабанить при всяком удобном случае, — сказал я и отвернулся. Внезапно греческие дружинники перестали переговариваться и поспешно завозились в сене, нащупывая позабытые щиты и шлемы. Через секунду я услышал легкий нарастающий гул, переходящий в дробное перестукивание копыт по лесной дороге. Грек со шрамом кувыркнулся с телеги на землю, прячась за колесо и профессиональным жестом выставляя вперед небольшой арбалет, ощеренный маленькой тяжелой стрелкой с четырехгранным наконечником. Седенький мужичок-возница нервно затряс головой и молча полез хорониться в сено, а второй дружинник — тот самый, что прижал мне спину копьем — бесшумно спрыгнул на землю и, пригибаясь, метнулся в соседние кусты, на ходу вытягивая из ножен небольшой мечишко.

Я подтянулся к краю телеги и высунул лицо навстречу копытному топоту. Фигурка всадника уже мелькала вдали точно посреди светлого туннеля, проделанного дорогой в густо-зеленой полутьме леса. Не иначе, верный Скольник спешит мне на выручку — только вот откуда у него лошадь?

Я догадался, что это не Скольник, когда грек со шрамом облегченно вздохнул, отбросил в сторону арбалет и не спеша полез из-под телеги наружу. Он уже размахивал всаднику свободной рукой и улыбчиво щурился.

— (Все хорошо. Фока), — подозвал он напарника, и тот шумно полез из кустов обратно. — (Это вестник от князя Алексиоса. Я узнал его по доброму коню и греческой манере держаться в седле. Очевидно, он скачет в Санду с приказом.)

— (Ты прав, это наш. Посмотри, на нем греческий доспех. Я обрадован. Честно говоря, в этом проклятом лесу нас вполне могла ожидать и менее приятная встреча.)

Всадник, увидав телегу, резко и умело осадил расходившегося коня и выдернул из-за спины маленькое копье — раза в полтора короче русского. Однако, заметив призывные помахивания и знакомые круглые щиты дружинников, радостно прижал животное шпорами — через мгновение лошадь была уже рядом, и кавалерист, перегнувшись и едва удерживаясь в седле, горячо обнимал левой рукой грязную шею ближайшего конвоира. Греческое копье по-прежнему было зажато в руке всадника, но он уже забыл о нем — и острый наконечник процарапал по борту телеги рваную занозистую кривую.

— (Фома! Фока! Братья мои, как я счастлив!) — Голос молодого всадника радостно звенел, и я понял, что он радуется встрече. — (Побери меня бес, я уже подумал, что передо мной воины соседнего князя! Что за удача!)

Мои охранники тоже умильно глядели на новоприбывшего коллегу, втайне завидуя его чудесной лошади и новеньким, свежим доспехам.

— (Ну, рассказывай же, что там творится в столице! Как поживает наш добрый князь? Как складывается война с соседями?) — сказал дружинник со шрамом, стягивая с головы ненужный шлем. — (Вот уже полдня прошло с тех пор, как князь Геурон послал нас в Санду наводить порядок после бесовских вакханалий, — мы ничего не знаем о ваших новых подвигах. Велики ли новые победы князя Алексиоса?)

— (Князь уже стоит под стенами Опорья!) — Всадник гордо выпрямился в седле. — (Говорят, что недостойный княжич Рогволод укрылся в этом городе — это его последняя крепость. Сегодня утром мы обстреливали Опорье камнями, а к вечеру князь ожидает подкрепление — несколько подвод с греческим огнем.)

— (А это значит, мы победим!) — радостно воскликнул молодой конвоир, тряхнув курчавой шевелюрой. — (Я всегда говорил, что язычники не устоят. Мы прибавим себе новые земли и скоро перестанем слушаться приказов из языческой столицы. Слава князю Алексиосу Геурону!)

— (Слава князю Геурону!) — немедленно подхватили двое других, едва успев заглотнуть необходимое количество воздуха. Как же мне нравится наблюдать эту эллинскую радость! Просто рижский бальзам на сердце.

— Исполать деспоту Алексиосу Хеурону! — повторил я их радостный клич, стараясь сделать людям приятное. Все трое разом обернулись.

— (Кто этот пленник?) — сказал кавалерист, небрежно махнув в моем направлении кончиком копья. — (Кажется, он пытается говорить по-гречески. Ах, я вижу, там двое. Вы везете их к князю?)

— (Да, в столицу. Прости, но я так и не научился выговаривать ее название), — угрюмо произнес конвоир со шрамом.

— (Не надо в столицу). — Всадник озабоченно поправил на груди пластинки доспеха. — (Князь хочет лично допрашивать пленных волшебников. А князь сейчас не в столице. Как я сказал, он осаждает Опорье. Вы должны везти пленников в Опорье.)

— (Это так), — сказал мужик со шрамом, немного подумав. — (Хотя я не знаю точно, где это находится.)

— (Это значительно дальше Вышграда. Я только что оттуда). — Кавалерист собрал поводья в одной руке, зажал копьецо под мышкой и свободной конечностью указал куда-то на Восток. — (Вы будете там к вечеру. Необходимо ехать строго на рассвет между двумя грядами холмов. Реку можно пересечь по огромному мосту между двумя деревнями на границе нашего княжества. Дорога совершенно безлюдна.) — Он ободрительно улыбнулся и решительно кивнул: — (Ну, мне надо спешить. В Санде ждут послание от князя.)

И он ускакал, такой симпатичный и бесстрашный. Один-одинешенек под безумным российским небом. Надеюсь, какой-нибудь добрый славянский разбойник уже выставил на пути греческого адъютанта десяток голодных оборванцев, которые с радостью помогут ему избавится от коня и доспеха. И будут совершенно правы. Если ты грек, то скачи себе где-нибудь в Греции. А вовсе не по звериному тракту Санда — Опорье в самом сердце беспредельной Руси.

Утомленный, я откинулся затылком в усохлое сено. Тихо перешептывались конвоиры, слабо пощелкивал вожжами седенький мужичок, и заморенные лошаденки привычно тянули свою телегу. Я почувствовал себя… ну, догадайся же, милый потомок! — кем я почувствовал себя? Правильно. Настоящим и благородным декабристом. И везут меня в Сибирь, и колесам трястись еще несколько долгих месяцев, и даже полпути не будет пройдено, когда мы въедем в зиму и наденем куцые тюремные полушубки поверх этих запыленных камзолов — последнего, что осталось от богатого гардероба молодого петербургского жителя… Милостивый государь Александр Сергеевич! Пишу вам с колес: я сам и князь С.С.Чурильцев находимся теперь где-то промеж Вяткою и Екатеринбургом, что уже само по себе есть повод писать тебе. Последние дни нередко вспоминаю я, любезный друг мой, наши дружеские вечера у тебя в Михайловском и шутки Льва Сергеевича, долгие разговоры над оставленным карточным столом и неожиданные визиты в соседскую усадьбу к вдове Петуховой… Все улетело, все распалось в пыль. А куда как свежи были мечты наши! Куда как прочно держались мы тогда за нашу мирную жизнь — я разумею не только извечный и беспременный стаканчик красного, подаваемый пожилым Антипычем ко всякому смелому висту. Но послушай, душа моя: напиши мне, как живете вы теперь с Натальею Николаевной и что есть сегодня Петербург. Так ли все хмур Якушкин, как прежде, в добрые-то годы? Пишет ли Языков в журналы? Не спился ли N.N.? Ты представить не можешь себе, что я все еще живу столичными слухами — недалеко, видать, утащил меня от Невского каторжный экипаж! Помилуйте, что за жизнь. Три дни тому проезжали Вятку. Я знаю, ты не любишь Радищева, но это совершеннейшие сцены из «Путешествия»… Представь себе только дом станционного начальника, эдакого провинциального Агамемнона…