Древнерусская игра. Много шума из никогда - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Миронов cтр.№ 51

Я поморщился — что-то мешало мыслить. Странное ощущение… словно зуд где-то в области шеи или затылка. Да какой там зуд! — жжение! Уж не фокусы ли моего Берубоюшки?

Вдруг вздрогнул! Нет, я еще не отвернулся от речного зрелища, не обратил лицо к почтальону. Берубой по-прежнему был за спиной. Но—я вдруг увидел его. Не могу объяснить… словно прозрачная пленка расправилась перед глазами. Сквозь нее, вдали — все так же горит корабль и медленно движется по мелководью колдун в капюшоне. А на переднем плане — размытое и обесцвеченное изображение того, что происходит… позади меня: ха, это смешно! Наваждение какое-то. Теряясь в трескучем шелесте посторонних линий, мечущихся перед глазами, как в старом кинофильме, — движется мутная фигурка Берубоя. Совсем вдали — надо же, я вижу! — старые деревья и лошадь убитого молодчика привязана… Я тряхнул головой, но отраженная, немая картинка навязчива — вот он, Берубой! Его темный силуэт уже ярче, чем картинка с горящей ладьей! Нет, не нравится мне это. Какое-то двойное зрение. Бесовские штучки… Не лучше ли обернуться?

Я не успел. Увидел, что делает за моей спиной темный почтальон. Когда я осознал, что эти колкие осколки зеленого света… не просто так, что они мерцают в его глазах… понял, что уже не могу обернуться. От страха. Да, это стыдно признавать… я узнал, что такое оцепенеть от ужаса. Все, что я могу, — это стоять к нему спиной и… ощущать затылком, как нервно-зеленым светом мерцают его глаза! И блики грубыми мазками вспыхивают на скулах, на верхней губе и подбородке! Господи, как он похож на собаку! Верхняя губа дрожит и… поднимается, обнажая невидимые пока клыки. Он смотрит на меня! Он… зол на меня? Хочет, чтобы я трубил в рог? Иначе — он сам это сделает, перешагнув через меня!

Да, я перепугался. Это спасло меня. Когда я пугаюсь, я все делаю правильно. Правая рука мертва — я почти не чувствую ее, и нужно передернуть все тело, чтобы… рывком выдернуть эту руку из вязкой, целящей недвижности! Подтянуть пальцы до уровня глаз! И — сжать их в триперстие! Что еще за чертовы наваждения… А ну — рассыпься!

Тугой золотистый сгусток крестного знамения растекся по плечам, по груди, словно осветил мою фигуру в темноте. Кажется, это увидели все — на кораблях, на дальнем берегу… Я не зажмурился — хотя сияние было так пронзительно, так горячо! Увидел, как широкое пламя на передней алыберской ладье разом высветлело! пыхнуло бессильной пылкой желчью! рассыпалось в желтую пыль… Растаяло — огнистые языки из плазменных стали ярко-белыми: исчезли, оставляя выжженный отблеск на сетчатке глаза… Не было никакого пожара — невредимая, качается ладья, и парус цел, и дыма нет в помине! И — как будто тяжелым веслом ударило в лицо горбатому Плескуну! Колдовская головешка в его руке взорвалась жгучим куском пустоты, завертью горячего вакуума! Кратко всхрипнул раздавленный карла — серый клубок одежды швырнуло прочь от воды, в кусты, в треск переломанных веток!

И я спокойно обернулся к Берубою. Я знал, что он готов напасть на меня, отнять рог и сдвинуть мою конницу в атаку на разбойников. Зачем-то он мечтал помочь алыберскому купцу. Я хотел того же — но не мог жертвовать ради этого своими греками: разбойников слишком много. Теперь, когда крестное знамение выжгло всю местную магию на добрых полкилометра в округе, я не боялся за купца. Иллюзорный пожар на ладье погашен, и Плескун больше не в силах вызывать панику среди несчастных арбалетчиков, разжигая свои бутафорские огни. Пусть купец отбивается своими силами, пока это возможно.

У Берубоя было другое мнение на этот счет. Он замер в нескольких шагах — бесцветное лицо, ощеренное в клыкастую улыбку, немигающий взгляд. Он еще не понял, что произошло. Он не понимал, почему так звенит от внутреннего жара золотая цепь у меня на груди. Глупый Берубой подумал, что я тоже волшебник и что мой нательный крестик, моя цепь — всего лишь разновидность магического амулета… Несчастное животное. Оно решило, что может помериться со мной силами.

Не сводя с меня волчьего взгляда, это существо медленно протянуло вперед правую руку. Я почему-то сразу понял, что главное оружие Берубоя заключается именно там, в этом сжатом кулаке. И невольно ухватился за гроздья цепи на груди — они были горячими! Рассеянные отмерцки звеньев рассыпались вокруг, высветляя золотистым инеем мои греческие порты, босые ноги и траву… Я почувствовал, как цепь защищает меня.

Внезапно Берубой рванулся вперед, припадая на одно колено — и на резком выдохе выбросил вперед кисть правой руки — пальцы разжались! Я содрогнулся! почувствовал, как меня задело огненным ветром чужой энергии — словно вся жизненная сила Берубоя вырвалась из его тела вместе с хриплым выдохом! Но — ничего не произошло. Страшное магическое оружие Берубоя оказалось глупой выдумкой, пустым фокусом — рядом с моим нательным крестиком. Вытянутая рука почтальона бессильно поникла, и сам он как-то разом опал в траву. А я по-прежнему стоял на высоком берегу речки — невредим. Только цепь перестала лучиться…

Поверженный почтальон перестал волновать — я снова посмотрел вниз, на реку. Алыберы с радостным изумлением глядели на меня из своих лодий — показывали друг другу руками на странного человека, разогнавшего вражью магию одним росчерком правой руки. Разбойники тоже заметили меня — в двух шагах глухо ткнулась в глинистый обрыв невидимая стрела. Радуясь, что цепь на шее с каждой секундой излучает все меньше света, я поспешно присел в траву. Не хотелось быть мишенью для лучников Рогволода.

Первая ладья — совершенно целехонькая, словно и не было никакого пожара — по-прежнему качалась на частой волне мелководья. С десяток разбойников еще суетились на ней — сбрасывали в воду какие-то мешки, сгружали их в челноки… На втором судне — сильно пострадавшем от столкновения с передовой ладьей — наконец-то пробудились к жизни алыберы — повылазили из-под паруса, столкнули в воду громилу с девичьей косой на шесте!

Но — рано было хоронить разбойников. Снова трескуче расходились заросли на берегу. Нет, не третий поток абордажных лодок — широкая шеренга неверных темных силуэтов на берегу! Пешком по влажному песку, не торопясь отворяя тулы колчанов, извлекая первую долгую стрелу… Это лучники. Тяжкие высокие луки… такие бьют далеко и метко, не то что арбалеты, едва достающие от ладьи до берега… И — загораются в темноте светлые пятна факелов. Одна за другой, отмечая во мраке ровный строй лучников, вспыхивают искорки пламени. Лучники не спеша разжигают свои факелы, втыкают их в землю… Каждый подносит к огню первую стрелу, на конце которой — тряпица, смоченная маслом. Это уже не колдовской пожар, это пламя настоящее, жгучее и злое. Мне снова становится жаль купца… Особенно когда из устья Сольцы вырывается третий поток абордажных лодок — снова визг и короткие взблики стали — скоро опять облепят борта славяне с кинжалами в зубах.

Вздрагивает на алыберской ладье человек в мягком плаще предводителя — его арбалетчикам не достать до берега! Людям на кораблях остается только поспешно опуститься на колени, укрываясь за высокие борта. Но долгая разбойничья стрела не нацелена в человека. Она впивается в борт, и долго трещит горящая ветошь, разбрызгивая по палубе огнистые капли. Судя по желтым звездочкам факелов, на берег вышли около двадцати лучников. Выпуская по одной стреле за десять секунд, они легко могут по каплям наполнить ладью пламенем. Сто двадцать стрел в минуту. Это значит, что схватка закончится минут через пять.