Древнерусская игра. Много шума из никогда - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Миронов cтр.№ 135

Только теперь Данила осознал, в подвале какого дома он находится.

На дубу сидит тут черный ворон.

С ноги на ногу переступывает.

Клювом жаркия перушки поправливает.

А и когти и нос — что огонь горят.

Сказание о богатыре Даниле Казарине

Мертвый железный ворон лежал на боку, вытянув приплюснутую голову, разметав по холодному полу свои жуткие обостренные крылья. Данила поднял голову — сверху дыра, которую сбитая птица проделала в полу, была наспех заложена широкими свежими досками. Данька тяжело перевернулся на живот и подполз к черному вороху стальных лезвий — почти сразу нащупал рядом в мягкой пыли короткое зазубренное перо, выпавшее из металлических покровов крыла и сильно напоминавшее узкое лезвие ножа без ручки.

Перо было скользкое и вырывалось из бесчувственных пальцев, тут же с нетерпеливой жадностью впиваясь в кожу. Данила успел перерезать только верхний слой веревок на сведенных за спину запястьях, когда в дальнем конце обширного подпола заскрипела отверзаемая крышка люка и в жидких отблесках дымной лучины замелькали по ступеням лестницы чьи-то черные сапоги. Данила замер, утопив в ладони занозистое перышко — совсем как давеча нож с костяной ручкой. От дурного воспоминания его едва не стошнило. Несколько часов назад в этом доме была еще жива Михайлина жена…

Когда рослый детина в сапогах и с лучиной в руках приблизился, вглядываясь в вялые тени, расползшиеся по земляному полу, Данька закрыл глаза: ему стало смешно. В очередной раз невесть почему ощутил, что близка его победа. Пока еще опутан веревками, избит до бесчувствия — его за ноги тащат по полу к лестнице, ведущей наверх. Но это ненадолго.

Несколько рук за шиворот выволокли его из люка наружу — уложили спиной на пол, и тут же два черных силуэта нависли над головой — узкие бедра и длинные руки, высокие сапоги и темные рубахи с закатанным рукавами.

— Избранный из воинов Данэил! — торжественно произнесла одна из теней прыгающим голосом бультерьера Белой Палицы. — До сегодняшнего утра ты умрешь, сие я могу тебе обещать. Смерть твоя будет честной и скоропостижной, если ты тщательно и радетельно ответишь на мои вопросы…

«Какая толстая веревка», — подумал Данила. Он уже воткнул вороново перо в щель между половицами и теперь судорожно и мелко дергал за спиной руками, елозя тугими волокнами пеньки по лезвию.

— А ежли будешь молчать, тогда погибнешь гораздо позорней и мучительней! — добавила вторая тень голосом молодого бандита: этот детина слегка присвистывал — видимо, не хватало пары передних зубов.

«Есть. Еще одной меньше», — понял Данька, чувствуя, как слабеют путы на изрезанных руках.

— Отвечай же: где теперь Одинок-хан? Куда скрылся Скараш со Свищом? Кто убил Смеяну? Говори живей, иначе омерзение пересилит любопытство и начнутся казни… — Дворянин Белая Палица наклонил голову и уперся кулаками в бока. Данила мельком огляделся: кажется, трупы убрали и кровь смыли с пола… Вот там, на лавке сидела покойная Лебедь… Дальше, у самой двери лежал Свищ с оторванной рукой. А вот и сама рука: снизу, с пола Данька хорошо различил светлое пятно под лавкой, у самой стены — отрубленная кисть лежала ладонью кверху, словно испрашивая у небес подаяния. На согнутом указательном пальце заснувшей мухой по-прежнему темнел крупный перстень.

— Я заставлю твой коганый язык ворочаться быстрее, — глухо пробормотал Палица. Отошел на шаг и сказал, чуть обернувшись к подчиненному: — Начинай…

Детина живо нагнулся, и Данька поморщился, заметив в длинной руке дружинника обнаженный кинжал, разом засверкавший в слабом свете печи оранжевыми отблесками по сети поперечных царапин на лезвии.

Даниле повезло. Кинжал был еще на полпути, когда отворилась дверь и в комнату зашел тощий, оборванный бродяга с изъязвленным лицом под шапкой свалявшихся черных волос — худая фигура прокаженного мохлюта лишь на мгновение замерла на пороге. Глаза у бродяги были необычными для мохлютского племени — светло-серые с синевой, с темным ободком по радужке, эти глаза успели заметить только исцарапанный кинжальный клинок, дрожащий острием возле Данькиного горла.

Этого было достаточно. Данила долго жалел потом, что не вполне уследил за фантастическим прыжком мохлютского охотника — с высокого порога из-под притолоки прокаженный сорвался в короткое жесткое сальто — вперед головой, руками об пол и разворот, и обеими ногами — в плечи, в голову рослому детине с кинжалом в руке! Кратким росчерком пламени полумрак расчертил длинный огненный хвост, выбившийся из-под жуткого парика, мелькнули в воздухе стройные коленки — хрустнув позвоночником, роняя холодный кинжал и стукнув челюстями, детина в черной рубахе повалился грудью на распластанного по полу Данилу. Данька дернулся от боли в сдавленных ребрах, в спине, куда чуть не вонзилась ость железного пера, — и почувствовал, как лопнул на запястьях последний виток веревки.

Легкое тело рыжей девчонки перекатилось поверх, задевая Даньку по плечу — сизая исцарапанная коленка мелькнула возле самого носа. Данька отдернул голову — и увидел, что палица уже занесена в воздух — широкий расперенный набалдашник булавы падучей звездой вспыхнул над ним…

Он понял, что через секунду Палица недрогнувшей рукой опустит на Данькину голову веский конец своей булавы, легко и мигом дробя серебряной гирей кости черепа. Данила не хотел убивать породистого бультерьера Палицу. Поэтому, отпуская в краткий полет с окровавленной ладони узкое заостренное перо железного ворона, он засомневался в себе. Поэтому тонкая бритва пера вонзилась не точно в горло, как это происходило ранее с пугающим постоянством. Острый предмет вильнул в воздухе и ушел ниже, впиваясь под ключицу, — бультерьер по-детски охнул, и тяжкая палица сорвалась с фатальной траектории удара. Когда рыжая сестричка, перекатившись раза три по полу, вскочила на ноги, готовясь к новой атаке — на этот раз на своего бывшего начальника, — начальник уже лежал на полу, хрипя и мотая белобрысой головой.

— Братец! — Она метнулась к куче переплетенных тел на полу, с усилием стащила с Даньки тело бесчувственного детины и вцепилась в рубаху, ожесточенно расталкивая: — Братец, скажи хоть слово! Ты живой? Ты цел? Ха-ха-ха, вижу-вижу, что живой! Вставай — бежим-бежим отсюда! На дворе полно дружинников, не ровен час кто в дом зайдет! Ну, вставай, не притворяйся!

— Ха-ха, видишь? Я обещала, что тебя спасу, и спасла. Я умница! — Пыхтя и скользя босыми пятками по полу, она подтащила Даньку к лавке. — Правда, я ловко его завалила? Я умница. А ты ленивый — вставай наконец на ноги, мне же тяжело тебя тащить!

— Люди… Там еще люди в подполе. Старик и девка, — прошептал Данька в огненный ворох волос, прильнувший к лицу, когда сестра, цепко ухватив под мышки, волокла его к скамье.

— Ах! Еще двое наших? — Девка подскочила на месте. — Как же мы уйдем отсюда вчетвером — ты нездоров, еще какой-то старик и девка! Они небось и в седле не усидят!

Едва закончив фразу, обернулась и серым комочком изорванных тряпок подскочила к люку в подполье — тряхнув из-под парика золотистым хвостом, исчезла внизу. Вскоре Данька услышал сосредоточенное пыхтенье Посуха — из люка показалось его побагровевшее лицо с блестящей плешью в обрамлении седых локонов на висках. Бормоча вполголоса и отплевываясь, старик приблизился, задорно глянул на Даньку — но не сказал ничего. Замер, сосредоточенно выбирая из бороды соринки. Спустя какое-то время и светлая головка Бусти высунулась наружу из провала в подпол — следом по ступенькам карабкалась рыжая сестрица, нетерпеливо подталкивая Бустю снизу в мягкий неповоротливый зад.