Если бы разговор происходил наяву, то достойнейший магистр нашел бы, что ответить наглому Кибелиусу-Риго, но, поскольку это был сон, Пигал счел неразумным понапрасну себя волновать.
Проснулся магистр в своей постели, то есть не в своей, конечно, но, во всяком случае, в той же самой, в которой отходил ко сну. Нельзя сказать, что пробуждение сиринца было радостным, скорее уж он чувствовал себя вконец разбитым и измотанным, словно всю ночь ворочал тяжелые камни. Кроме того, достойнейший магистр успел уже изрядно подзапутаться, где же кончается явь и начинается сон. В частности, где и при каких обстоятельствах происходила его встреча с Кибелиусом и происходила ли она вообще? И как быть с полученными инструкциями, невыполнение которых грозило магистру большими неприятностями. С другой стороны, их выполнение отдавало несчастную Лулу в руки негодяя Тимерийского и далее – в лапы Великого Магуса в обмен на какой-то замок. Имеет ли право магистр Пигал Сиринский называть себя порядочным человеком, если допустит столь невероятное по своей гнусности негодяйство, не пошевелив пальцем? Правда, можно успокоить свою совесть тем, что речь пока идет только о подозрениях, и возможно, князь вдруг проявит несвойственное ему благородство. Но в этом случае он будет не Чернопалым, а несчастным молодым человеком, которого Пигал Сиринский помог загнать в ловушку.
Князь Тимерийский встретил магистра почти радушно. Почти, потому что трудно было представить радушным это молодое, но испорченное ядом иронии и сарказма лицо.
– Мы отправляемся на Игирию, достойнейший,– сказал князь, затягивая роскошный пояс на талии.
– Ты что же, человек молодой, в одиночку собрался сражаться с целой армией?
– А зачем мне сражаться с армией, когда достаточно придушить одного Кибелиуса?
– Это не так просто,– вздохнул достойнейший из мудрых.
– Разве? – удивился князь.– А ты случаем не встречался сегодня ночью с великим пастырем Грогуса?
Пигалу стало не по себе под насмешливо-вопрошающим взглядом князя Тимерийского. Не исключено, что сиятельный кое о чем догадывается, а кое-что знает наверняка.
– А ты, значит, решил стать королем Игирии и Вефалии? – ушел от ответа Пигал.
– А почему бы нет, магистр,– расплылся князь в лучезарной улыбке.– Чем я хуже рыцаря с Альдаира? А потом, я нравлюсь Лулу.
– Если мне не изменяет память, человек молодой, то у тебя трое детей на Либии и по меньшей мере один на Ибисе.
– А ты полагаешь, магистр, что для влюбленной женщины это имеет какое-то значение?
– Ты негодяй, человек молодой,– не выдержал Пигал Сиринский.
– А ты скучный моралист, магистр,– не остался в долгу сиятельный.– Одного ты не учитываешь – мораль-то у каждого в этом мире своя. У тебя – своя, у кентавра Семерлинга – своя, у прекрасной Лулу – своя и у меня – своя. Так почему же именно твоя мораль, достойнейший, должна господствовать во Вселенной?
– А позволь тебя спросить, человек молодой, чем же твоя мораль отличается от моей?
– Я сначала совершаю поступок, а уж потом ищу для него оправдание, а ты поступаешь наоборот.
– Почему наоборот?
– Потому что ты ищешь оправдания тому, что не совершаешь никаких поступков.
Достойнейший Пигал даже растерялся от такой постановки вопроса, она показалась ему абсурдной.
– Видишь ли, человек молодой,– сказал он после некоторого раздумья,– есть такие поступки, которые лучше не совершать.
– Для кого лучше?
– Для меня, для тебя, для окружающих,– возмутился Пигал такому непониманию очевидных вещей.– А уж коли делаешь что-то, то старайся, чтобы это шло на пользу большинства.
– Большинство далеко не всегда бывает правым, это общеизвестная истина,– немедленно возразил князь.– Поступок на самом деле не бывает ни плохим, ни хорошим. Он просто поступок. Перед человеком всегда стоит дилемма – действовать или уклониться. Я предпочитаю первое, а ты, магистр, второе. Вот и вся мораль.
Простота морали сиятельнейшего князя Тимерийского поставила достойнейшего Пигала в тупик. Это была та самая простота, которая хуже воровства. Конечно, магистру было что возразить князю, но, как на зло, все аргументы вылетели из его головы, и оставалось только развести руками. Разумеется, Пигал не собирался сдаваться столь легко и дал себе зарок подойти к следующему разговору с Чернопалым во всеоружии.
Надо сказать, что войско князя Тимерийского, отправившееся в поход на королевство Игирия, выглядело весьма жиденько. Кроме самого князя и его будущей супруги, белокурой Лулу, пятой, по прикидкам достойнейшего магистра, в славную когорту входили: капитан Рэм во главе двух десятков гвардейцев, людей по преимуществу немолодых и сильно потрепанных жизнью, служивших еще отцу прекраснейшей из прекрасных королю Вэлу, ведьма Нани во главе дюжины фрейлин и полсотни карликов с дурацкими пиками наперевес, которыми верховодил некий Улюм, личность мрачная и не склонная к любезным разговорам. В хвосте болтались носильщики числом не менее двухсот, нагруженные бесчисленным барахлом своей королевы. Достойнейший Пигал не знал, о чем думает князь Тимерийский, отправляясь в поход на Кибелиуса, сам же он был уверен, что вся эта публика разбежится при виде обнаженных мечей.
В довершение всех бед выяснилось, что карлики совсем не случайно прячутся в недрах своей планеты. Оказывается, мозолить глаза кое-кому наверху очень опасно. Во всяком случае, даже небольшой отрезок пути, который им предстояло проделать от подземного города до ворот гельфийской дороги, грозил неприятностями. Об этом магистру поведала одна из вертлявых девиц и даже попыталась состроить при этом глазки, что, впрочем, плохо ей удалось, поскольку тревога в ее глазах была неподдельной. Что это за опасность, Пигал так до конца уразуметь не смог, понял только, что ее называют Лахи и летает она по небу. В том, что глупая девица не преувеличивает опасность, можно было убедиться по лицам капитана Рэма и карлика Улюма, которые передвигались один верхом, другой пеший, задрав голову к небу. То же самое делали и их подчиненные, и носильщики, и даже ведьма Нани. Разве что прекрасная Лулу смотрела не на небо, а на сиятельного князя, который в свою очередь вперил глаза в горизонт, занятый, видимо, обдумыванием плана предстоящей кампании. Во всяком случае, магистр надеялся, что князь сунулся в кипящий водоворот страстей, имея в голове хоть какое-то представление о том, что же он собирается делать.
Достойнейший Пигал был зол на Тимерийского за чрезмерную самонадеянность, за легкомыслие, с каким он поставил под удар жизнь и счастье прекраснейшей из прекрасных, за которую сам магистр отдал бы жизнь. Кто сказал, что кровь в жилах остывает с годами? В это утро Пигал Сиринский чувствовал себя почти молодым. Конечно, кто-то глупо ухмыльнется по случаю того, что серьезный ученый в годах влюбился в девчонку. Но нет возраста, неподвластного любви. И в шестьдесят лет человек способен испытывать фейерверк бурных страстей, одна из которых – ревность. Достойнейший Пигал с самого начала ревновал прекраснейшую Лулу к князю Тимерийскому, но только сегодня нашел силы себе в этом признаться. Как известно, ревность очень нехорошее чувство, способное подтолкнуть даже очень приличного человека на неблаговидные поступки. Тем более что всегда такая чуткая совесть магистра в этот раз застенчиво молчала, поскольку счастливым соперником был Чернопалый. Не человек, а монстр, порождение чудовищного стечения обстоятельств и не менее чудовищной Черной плазмы. В свое время этот вселенский негодяй уже погубил четыре невинные души, и погубил, надо честно и самокритично это признать, при попустительстве Пигала Сиринского. Долг магистра сегодня состоит в том, чтобы в сетях этого отвратительного паука не задохнулось бы пятое, самое хрупкое, самое очаровательное, самое дорогое сердцу Пигала создание. И здесь уже все средства хороши и любая помощь годится. Даже помощь Кибелиуса-Риго, тоже, конечно, фрукта, но хоть не из дьявольского сада.