Магистр еще мог бы добавить, что именно к барону Элькару Риго направил его Семерлинг как к разумному и осведомленному человеку, на которого вполне можно положиться, но пока придержал эту информацию при себе.
– Неужели ты думаешь, достойнейший Пигал, что неприятности захудалого барона с Альбакерка способны взволновать Высший Совет? Уверяю тебя, никто нашей шалости даже не заметит.
– В таком случае объясни мне, человек молодой, чем же несчастный барон Риго провинился перед сиятельным князем Тимерийским?
Пигал с неодобрением смотрел, как унизанные перстнями длинные пальцы вновь ухватили горлышко бутылки. И трудно было сказать, к чему относилось это неодобрение: то ли к паршивому альбакеркскому вину, то ли к четырем черным камням, которые неожиданно попались на глаза достойнейшему.
– Он повесил трех моих приятелей у ворот замка.
– Если эти приятели того же сорта, что и буйствующие сейчас внизу, то я не удивлен, человек молодой,– нелюбезно отозвался Пигал, путаясь в широченных альбакеркских штанах.
– И это говорит магистр Белой магии, один из выдающихся гуманистов Светлого круга.
Достойнейший Пигал был смущен отповедью и поспешил оправдаться:
– Я говорю это к тому, человек молодой, что повешенные головорезы наверняка совершили какое-нибудь гнусное преступление.
– Вся их вина – пара альбакеркских тушканчиков, подстреленных на землях барона.
Да пропади он пропадом, этот Элькар Риго. Пигал готов был уже согласиться, что смерть слишком уж большая кара за столь незначительный проступок. Однако заметил вскользь, что частная собственность охраняется законом, а уважение к закону есть непреложная черта человека цивилизованного, коим князь Андрей Тимерийский, надо полагать, себя числит.
– Закон, по которому жизнь человека дешевле жизни тушканчика, плохой закон, ты не находишь, магистр? К тому же у меня есть кое-какие дела в замке барона, а этот подонок отказывается открыть передо мной ворота.
Что это за дела, князь объяснять не стал, а достойнейший Пигал вдруг почувствовал такую усталость, что у него пропала всякая охота задавать вопросы.
– Отдыхай, достойнейший,– Тимерийский небрежно кивнул головой на лежанку.– У нас еще будет время для разговора.
Пигал провалился в сон, как в омут, и вынырнул из него только на следующий день. Чувствовал он себя, как ни странно, вполне сносно, если не считать покалывания в правом боку и ноющей боли в левом колене, разбитом об альбакеркские камни. Но голова была легкой, и не было насморка, которого он опасался после столь долгого пребывания без одежды в сыром климате.
Магистру следовало поторопиться, поскольку вчерашние слова молодого человека вряд ли были пустой похвальбой. Достойнейший сиринец уже не раз имел возможность убедиться в том, что князь Тимерийский обещаний на ветер не бросает. Следовало любой ценой удержать его от опрометчивого шага, ибо кентавр Семерлинг вряд ли посмотрит сквозь пальцы на произвол, творимый в отношении одного из своих сподвижников.
Достойнейший Пигал, видимо, слишком долго занимался утренним туалетом, во всяком случае, когда он наконец появился в общем зале трактира, там уже никого не было. Если не считать хозяина, уныло протирающего стойку, настолько грязную, что, по мнению магистра, ни тряпка, ни вода ей уже помочь не могли. Крогус на вежливое здравие постояльца ответил небрежным кивком.
– Вся рвань отправилась к замку барона Риго.– Хозяин вздохнул, укоризненно глядя на сиринца.– Я бы на вашем месте, старец, был бы более осторожен в выборе знакомых.
– Что вы, собственно, хотите этим сказать? – Магистр был оскорблен безапелляционным тоном трактирщика, а особенно тем, что его назвали старцем.
– Этот молодой человек, не знаю каким ветром занесенный на наш несчастный Альбакерк, переворошил весь город. Слыханное ли дело – поднять руку на барона в его собственном замке! Да после этого нас просто с дерьмом смешают.
– Говорят, что барон казнил ни за что ни про что троих ваших обывателей,– продемонстрировал осведомленность в касанских делах Пигал.
– Кому интересна жизнь каких-то бродяг. Одним больше, одним меньше, кто их считает?
Такое пренебрежение чужой жизнью возмутило магистра, но он почел за благо промолчать, в конце концов, его все это касалось постольку поскольку.
– Я пытался удержать своего знакомого от опрометчивого поступка, но, к сожалению, молодость самонадеянна.
Поскольку Крогус не был юношей, то он охотно согласился с гостем, добавив между прочим, что девки сейчас пошли еще хуже парней и сладу с ними никакого не стало. Последние слова предназначались двум девицам, с брезгливым видом собирающим грязную посуду с залитых брагой столов.
– А у барона Риго нет случайно дочери или молодой жены?
– Нет там никого,– сердито буркнул хозяин и не слишком любезно повернулся к магистру спиной.
Поведение трактирщика, неожиданно оборвавшего столь плавно складывающийся разговор, удивило сиринца и заставило задуматься.
– А замок этот вовсе не баронов,– сказала одна из девиц.– Он был построен гельфами, когда на Альбакерке людей не было, а только ящерицы ползали. А барон Риго...
Закончить мысль девице не позволил Крогус, метнувший в ее сторону рассерженный взгляд вместе с приказом поторопиться. Сбитый с толку магистр покинул заведение без большой охоты. Долг обязывал его спешить к месту предполагаемой драмы, но опыт, накопленный за годы беспокойной жизни, подсказывал, что лучше не торопиться. В конце концов, и на князя, и на разъяренную толпу вряд ли подействуют доводы разумного человека. Бесполезно становиться на пути бурного потока, куда разумнее идти по его следам, собирая обломки после катастрофы. Пигал Сиринский не драчун, не авантюрист какой-нибудь, чтобы ввязываться в подобные истории. Его долг магистра и дознавателя изучать события и классифицировать их. Сообразуясь с этими мудрыми мыслями, Пигал не спеша продвигался по улицам городка, слишком уж грязного и кособокого, чтобы считаться жемчужиной Альбакерка, каковой охарактеризовал его кентавр Семерлинг. Впрочем, иронии у кентавра хватило бы не на одну подобную дыру. После осмотра местности и немногочисленных касанских достопримечательностей магистр пришел к выводу, что первые его впечатления об Альбакерке соответствуют истине: редкостная помойка, к тому же и с весьма неприятным климатом. А уж пронизывающий ветер и вовсе мог свести в могилу любого непривычного к такому обращению человека. Этот ветер, постоянно подталкивавший магистра в спину, и сыграл с ним злую шутку: Пигал оказался у места событий гораздо раньше, чем рассчитывал. Хотя, возможно, вина в том была не ветра, а взбунтовавшихся негодяев, которые на виду у мрачных замковых стен охладели пылом и уже не так горячо стремились покарать барона Риго за смерть своих вороватых приятелей.
Внимательно оглядев замок, магистр пришел к выводу, что в этот раз человек молодой переоценил свои силы. Редкостный был замок, достойнейшему Пигалу, исколесившему на своем веку немало планет, видеть подобные сооружения не доводилось. Кажется, Крогусова девица говорила о каких-то гельфах. И даже не о каких-то, а именно о гельфах – ученейшему магистру стыдно, конечно, забывать о подобных вещах. Впрочем, о гельфах столь мало известно, что забывать практически нечего. Замок гельфов не был замком в его привычных формах, а, скорее, напоминал голубоватую пирамиду, наглухо закупоренную со всех сторон. Непонятно было, как толпа собирается проникнуть за столь мощные стены, сложенные даже не из камня, а из неизвестного сиринцу материала.