Сын Чернобога - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шведов cтр.№ 34

Зачем он взял ее с собой двенадцать лет тому назад? Неужели действительно поверил в пророчество ромея Константина? Или на него так повлияла смерть Гарольда Рюэрга, заплатившего жизнью за то, чтобы эта девушка, его родная дочь, разделила ложе с Воиславом Рериком? Ее бы убили там в Нейстрии, просто из предосторожности, дабы не сбылось пророчество, невыгодное многим. Ведь зачать Воиславу и Ефанде предстояло не абы кого, а повелителя новой империи, которой еще предстояло возникнуть на этих бескрайних просторах.

Это еще одна прихоть богов? Странно только, что озвучить ее они решили устами ромейского епископа, совсем не расположенного к славянской правде и ее хранителям. Но в любом случае пришла пора Воиславу сказать свое слово Ефанде. Либо «да», либо «нет». Не может девушка из рода Меровингов и дальше пребывать в неведении относительно своей судьбы.

– Я пришла, чтобы зачать от тебя сына, великий князь, – сказала Ефанда, присаживаясь на край его ложа.

Воислав смутился под взглядом ее больших невинных глаз, и это случилось с ним впервые за многие годы. Все-таки он прожил на этом свете очень долго, гораздо дольше, чем эта девушка, готовая стать его женой. Потому и решать придется ему, и за нее, и за себя. Конечно, ее прислал кудесник Осташ, конечно, волхвы и ведуньи убедили ее в том, что, восходя на ложе великого князя, она выполняет волю богов.

Вероятно, Ефанда им верит. Не может не верить, ибо об этом ей твердили всю жизнь. Ее готовили к этому шагу едва ли не с младенчества. Беда в том, что сам Рерик усомнился и в правоте богов и в своем желании следовать начертанным ими путем. Но, взяв эту девушку в жены, он вынужден будет вернуться к тому, от чего почти отрекся месяц назад. Боги вновь станут диктовать ему свою волю, требуя все новых и новых жертв. Жертвы будут, а вот что касается цели, то он не достигнет ее никогда.

Воислав Рерик никогда не увидит нового мира, ради которого жертвует собой и другими. Возможно, его не увидит и тот, которому суждено быть зачатым в эту ночь. Возможно, его не увидит никто, ибо простому смертному не дано понять намерение богов. Он должен лишь приносить жертвы на их алтарь, дабы цель все-таки была достигнута.

– Ты видишь цель, Ефанда?

– Я вижу лишь свое предназначение, великий князь.

– И в чем же оно?

– Родить тебе сына.

Ефанда одним движением избавилась от рубашки, до сих пор скрывавшей ее тело от глаз Воислава. Вероятно, мамки и няньки объяснили ей, что надо делать, для того чтобы пробудить желание в мужчине, и она с легкостью добилась поставленной цели. Мужчина и в шестьдесят лет остается мужчиной, хотя и пыла в нем меньше, чем прежде, а прожитые годы позволяют держать себя в узде.

– Я слишком стар для тебя, Ефанда, – сказал Рерик охрипшим голосом.

– Так стар, что не способен зачать ребенка? – в ее голосе он уловил растерянность и даже испуг.

– Ну уж нет! – неожиданно даже для себя обиделся Воислав.

– Я тебе не нравлюсь? – удивилась Ефанда. – Яне разжигаю твою плоть?

– Ты мне нравишься, Ефанда, но я не уверен что вправе принять твою жертву.

– Я не жертвую, великий князь, я беру то, что предназначено мне по праву. Право женщины – зачать новую жизнь, долг каждого мужчины – способствовать этому.

– До сих пор я полагал, что вьбор остается за мужчиной, – усмехнулся Воислав. – Тем более за таким мужчиной, как я.

– Ты не прав, князь, – сказала Ефанда, опускаясь на ложе. – Выбирает всегда женщина, и я выбрала тебя.

– И ты не пожалеешь о своем выборе?

– Никогда.

– Ну, значит, быть по сему.

Ган Кончак вернулся из далекого похода в начале весны. Снег в Итиле уже растаял, а деревья, наливающиеся весенним соком, готовились брызнуть зеленью навстречу теплу, исходящему от колеса Даджбога, набирающего силу. Зато силы каган-бека Ицхака были уже на исходе. У Кончака мелькнула мысль, что до свежей травы этому человеку, пожалуй, не дожить. Весть о смерти бека Богумила и вовсе надломила Жучина. Бек Карочей, присутствовавший при разговоре, впервые увидел, как плачет каган-бек, которого многие называли железным. Старость, будь она неладна.

– Это не старость, Карочей, это совесть, – сказал Ицхак, откидываясь на подушки. – Я обманул его. Я натравил сына на отца, а такое никогда не прощается.

– Его отцом был ты, – возразил скиф. – И бек Богумил с честью выполнил свой долг перед богом и каганатом. К сожалению, Рерик остался жив, значит, осталась и опасность, исходящая от него.

Ицхак промолчал. Его бесцветные от старости глаза смотрели куда-то мимо Карочея, возможно, в вечность, а возможно, в окно, за которым весело чирикали птички, почуявшие весну. Карочей вдруг осознал, что и его смертный час не за горами, и от этой мысли ему стало неуютно в роскошных покоях каган-бека.

Смерть Ицхака венчала собой целую эпоху в истории каганата, его правление было вершиной могущества империи, возникшей из ничего и вобравшей в себя десятки племен, практически ничем между собой не связанных, разве что почитанием почти священной особы кагана, находившейся под покровительством едва ли не всех языческих богов. Ныне каган кланялся только Яхве, а окрестные племена если и почитали его, то только по привычке.

– Мы совершили ошибку, Карочей, – сказал слабым голосом Ицхак. – Боюсь, что это роковая ошибка.

Старый скиф промолчал, не стал бередить рану Жучина. Это ведь Ицхак мечтал о вождях, спаянных единой верой, вырванных из-под влияния волхвов и обрядов, связанных с уходящим миром. Да что там Ицхак, когда самим ганам родовые и племенные узы были в тягость и они с радостью откликнулись на зов Яхве, обещавшего им долгожданную свободу. Карочей сам был из таких. Им всем казалось, что, обретая единство в новой вере, они обретают мир в каганате.

Увы, каганат – это не только ганы и беки, это еще и простолюдины, которым их бывшие племенные вожди и родовые старейшины вдруг стали чужими. У племен появились новые вожаки одной веры с простолюдинами, которым особа кагана, ставшего иудеем, уже не казалась священной. А силы наемников недоставало, чтобы удержать в повиновении окрестные племена.

Каган Ханука, старый дурак, решил поправить положение и принести жертвы языческим богам, что, конечно же, вызвало бурные протесты рахдонитов и беков, кровно сроднившихся с ними. Во главе этих недовольных стал бек Вениамин, внук Ицхака Жучина, очень даровитый юноша, который в свои двадцать лет уже доставил массу хлопот деду, теряющему силы. Конечно, пока жив каган-бек Ицхак, каган Ханука никогда не осмелится выйти из его воли, но Жучин умирает, а ропот растет. Враждующие партии уже готовы вцепиться друг другу в глотку, и не было в Итиле силы, способной их остановить.

– Я приказал беку Аврааму удвоить численность гвардии, – слабым голосом проговорил Ицхак. – Возможно, этот шаг остановит смуту.