Варяжский сокол - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Шведов cтр.№ 58

Весть о грядущем подписании договора между каганом и атаманами во дворец Обадии принес всезнающий и вездесущий ган Карочей. В гостях у каган-бека в это время находились Ицхак и Вениамин. Скифа они выслушали в гробовом молчании. И без того жесткое лицо старшего сына кагана стало почти деревянным. Для Обадии этот договор был в сущности приговором, оставалось лишь привести его в действие. Но эту высокую миссию Турган возложил на Большой ганский круг. И то, что каган, заключая этот договор, клялся именем Яхве, ничего не меняло в незавидном положении рахдонитов. Ибо принесение жертвы Перуну, на которое согласился Турган, по сути уравнивало в правах ганов-иудеев и ганов-язычников. А следовательно, и об изгнании языческих жрецов с земель, подвластных каганату, можно было забыть. Более того, договор резко усиливал их позиции даже в стольном граде Хазарии, в окрестностях которого им теперь дозволялось ставить свои богомерзкие храмы. Чернь вновь уравнивалась в правах со знатью, это подрывало позиции ганского сословия и вновь ставило его в зависимость от племенных и родовых вече. Увы, далеко не все ганы это понимали. Власть перетекала из их рук в руки волхвов, а все эти красимиры, мамаи и бурундаи только пялили буркалы да пили за здоровье кагана Тургана, совершившего чудовищную ошибку. Результатом этой ошибки будет оскудение каганской казны, а следовательно, и ослабление центральной власти, что неизбежно приведет к вспышке межплеменных распрей.

– Неужели это так трудно понять? – вопросительно глянул Ицхак Жучин на скифа, словно это ган Карочей демонстрировал собой образец непроходимой тупости.

– Сами виноваты, – не остался в долгу Карочей. – Зачем было ущемлять того же гана Красимира или гана Мамая. Конечно, они ближники Тургана, но ведь они еще и иудеи. Мамай, тот и вовсе женил одного из своих сыновей на рахдонитке. Оба давно уже порвали связи со своими родами и племенами. А что они получили взамен от уважаемых беков – презрение и пренебрежение. Сколько им выделили денег из казны на время похода? Слезы. Тот же Красимир получил денег даже меньше, чем закоренелый язычник ган Аслан. Так за что им тебя любить, уважаемый Обадия, коли ты не видишь разницы между иудеем и язычником?

– Наша ошибка, – согласился со скифом Обадия.

– А почему бы ее не исправить, уважаемый каган-бек, – подсказал Карочей. – Ведь далеко не каждый сломя голову бросится спасать нелюбимого сына кагана во время битвы. Красимир и Мамай заслужили твою благодарность, каган-бек, и вправе рассчитывать на твое внимание. Да и иным ганам-иудеям не худо было бы приплатить за участие в походе. Конечно, мы потерпели поражение, но ведь не по их вине.

– Тогда, выходит, по моей? – сверкнул глазами Обадия.

– Да, – выдержал его взгляд Карочей. – По твоей, каган-бек. И признание этого не только не уронит тебя в глазах ганов, но даже скорее возвысит. Ибо умение признавать свои ошибки – это первый признак истинного величия души.

– А ты, ган Карочей, умеешь признавать свои ошибки? – с кривой усмешкой на пухлых губах спросил Жучин.

– Нет, уважаемый Ицхак, не умею. И не жди от меня того, что под силу лишь каган-бекам, да и то не всем.

Обадия засмеялся, что с ним случалось крайне редко и обычно не предвещало окружающим ничего хорошего. Но в данном случае смех означал одобрение. Похоже, Обадии понравились и советы Карочея, и та смелость, с которой они были высказаны.

– Ты тоже заслуживаешь благодарности, ган Карочей? – спросил, отсмеявшись, Обадия.

– И не только благодарности, но и денежного возмещения понесенных убытков, – вежливо улыбнулся Карочей. – Но мое отличие от Красимира, каган-бек, в том, что я лучше понимаю, в чем моя выгода.

– И в чем же она?

– Мне выгодно, чтобы каганом был не Турган, а Обадия, ибо последний хорошо знает, в чем разница между ганом и простолюдином.

Каган-бек вопросительно глянул на Ицхака, словно ждал от него либо осуждения, либо одобрения слов скифа.

– Он прав, – спокойно сказал Жучин. – Либо мы все, и ганы, и беки, станем вервью, объединенной верой и преимущественными правами, либо погибнем в междоусобной борьбе. Вера должна стать определяющей в отношении к ганам, а вовсе не принадлежностью к тому или иному племени.

– Не все рахдониты нас поддержат, – с сомнением покачал головой Вениамин.

– Тем хуже для них, – жестко сказал Обадия. – Отныне я не буду делить беков на славян, скифов, тюрков и асов, а только на иудеев и язычников. У тебя ведь есть сын, Ицхак, почему бы тебе не сосватать для него дочь гана Мамая? А тебе, Вениамин, следует отдать свою дочь за сына гана Бурундая.

– Но я почти уже сговорился с рабби Авраамом, – попробовал увильнуть Вениамин.

– Я все сказал, бек, – жестко оборвал его Обадия. – Я сам выступлю ходатаем перед ганом Бурундаем за твою дочь. А к тебе у меня последний вопрос, ган Карочей, – сколько стоит каганская булава?

– Миллион денариев, – не моргнув глазом, отозвался скиф.

– Ну что ж, – холодно произнес Обадия. – Цифра названа, осталось только довести ее до ушей рабби Иегуды.

Боярин Драгутин остался доволен заключенным с каганом Турганом договором. Однако Осташ знал, что в окружении боярина есть человек, которому этот договор придется не по вкусу. Но, к его удивлению, Воислав Рерик, приглашенный на атаманский круг, отнесся к замирению с хазарами совершенно спокойно. Во всяком случае, он ни словом, ни жестом не проявил своего неудовольствия. Более того, Рерик от лица своих ротариев выразил согласие принять участие в налете на Амастриду. Вопрос этот был решен давно, ибо в данном случае затрагивались интересы не только каганата, но едва ли не всего славянского мира. Византия, оправившаяся от поражения, ныне проводила жесткую политику в отношении славянских племен, окружающих ее с севера, оказывая на них прямое военное давление не только на Черноморском побережье, но и на Балканах. В данном случае причудливо сошлись интересы кагана Славомира, кагана Тургана, киевского князя Яромира и новгородского князя Гостомысла, стремившегося укрепить свои позиции не только в Русалании, но и в далеком Приазовье, которое на брегах Ладоги далеко не случайно называли Тмутараканью. Земли в Приазовье были богатейшие, что позволяло тамошним городам вести торговлю по всему побережью не только Азовского, но и Черного морей. Хитроумные тмутараканские князья, ганы и купцы умудрялись ладить и с атаманами, и с каганом, а в последнее время все чаще поглядывали на Византию, пытавшуюся утвердить свою гегемонию на Черном море. Поход русов должен был показать ромеям, что Черное море, издревле называвшееся еще и Русским морем, таковым и останется до скончания веков. Возглавить поход русов атаманский круг поручил Огнеяру. Всего под рукой атамана собралось пять тысяч ротариев и викингов на ста ладьях. Можно было, конечно, поднять и больше, но атаманы не слишком доверяли хазарам. Конечно, Турган не станет нарушать данное слово, но что помешает его ближникам или тому же Обадии подкупить кочевые племена и натравить их на беззащитную Русаланию? Поэтому боярин Драгутин поддержал предложение гана Лебедяна оставить киевлян и новгородцев, пришедших на помощь русаланам, для защиты правобережья Дона. Пятнадцать тысяч ратников в дополнение к местному ополчению – сила вполне достаточная, чтобы отбить охоту у степных коршунов соваться на эти земли даже в отсутствие ротариев. К тому же перед Драгутином стояла грандиозная задача – строительство на правом берегу Дона еще пяти крепостей в дополнение к уже воздвигнутой Варуне. Эти крепости послужили бы надежной защитой от хазарских и печенежских набегов не только Русалании, но и Киева. Великий князь Яромир, поначалу косо смотревший на затеи среднего сына, ныне под влиянием ближников изменил свою позицию и прислал на помощь Драгутину хорошо вооруженную дружину во главе с княжичем Диром. Возможно, на позицию великого князя повлияла смерть старшего сына, сделавшая Драгутина прямым наследником киевского стола. Пока что семидесятилетний князь Яромир уверенно держал бразды правления в княжестве, но все понимали, что его естественный закат уже не за горами. Далеко не всем в окружении Яромира боярин Драгутин, которого все чаще и по праву называли князем, был по нраву, но его законных прав на великий киевский стол не мог оспорить никто, в том числе и младший брат, княжич Дир, уступавший боярину и умом, и опытом, и годами. Диру едва исполнилось двадцать пять лет, и известен он был Киеву разве что пьяными выходками да неразборчивостью в отношении женщин. Разгульное поведение младшего сына вызвало законное недовольство великого князя Яромира, и он отослал Дира, несмотря на мольбы его матери, в не такую уж далекую Русаланию. Впрочем, княжича Дира немилость отца, видимо, нисколько не огорчила, ибо улыбка не сходила с его красивого свежего лица. Он быстро сошелся с младшими братьями Рериками, Сиваром и Труваром, и теперь эта троица кутила напропалую, ухлестывая за всеми попадавшими в поле их зрения женками и девками. Толку от Дира не было никакого, и Драгутин даже обрадовался случаю спровадить буйного княжича подальше, ну хотя бы в Амастриду, куда он так рвался.