– Бонифаций уже далеко не юнец, – поправила императрицу Пульхерия. – Ему исполнилось тридцать пять лет.
– Не может быть, – удивилась Плацидия. – Как быстро летит время. Я не видела его четыре года. Надеюсь, он не слишком постарел?
– Для мужа он выглядит довольно сносно, – усмехнулась Пульхерия. – А для любовника староват.
Плацидия засмеялась. Однако Пульхерия не захотела разделить веселья императрицы, и той пришлось оборвать смех.
– Неужели претензии Бонифация настолько серьезны?
– За его спиной двадцать африканских легионов, это много больше, чем можешь выставить ты, – спокойно отозвалась Пульхерия. – К тому же я не уверена, что магистр пехоты Пасцентий сохранит тебе верность. Он родственник сенатора Рутилия Намициана, самого, пожалуй, непримиримого твоего врага.
– Но ведь сенатор Рутилий глуп, – вскинула подведенную бровь Плацидия.
– Глуп, но упорен в достижении цели.
– По-твоему, я должна обласкать Бонифация?
– Вряд ли Римский Сенат жаждет войны, еще менее войны хочет Церковь. Епископ Антонин уже намекнул магистру двора Валериану, что твой брак с Бонифацием угоден Богу.
– Старые интриганы, – досадливо поморщилась Плацидия.
Обеспокоенные служанки, колдовавшие над лицом и телом императрицы, замерли, но та лишь махнула в их сторону рукой. Утренний туалет отнимал у Галлы Плацидии много времени. И дабы оно не пропадало совсем уж попусту, императрица допускала к себе людей, в преданности которых не сомневалась. Среди любимцев Плацидии далеко не последнее место занимал сиятельный Валериан, человек настолько благочестивый, что даже вид обнаженной императрицы не вызывал у него грешных мыслей. Во всяком случае, так утверждал он сам. Что же касается Плацидии, то она ценила своего магистра двора не столько за благочестие, сколько за изворотливость и умение вести финансовые дела. Благодаря усилиям Валериана императорская казна не скудела, несмотря на все бури, бушующие над Римом. Расточительная в молодости, Плацидия с годами становилась скуповатой и очень внимательно следила за доходами, поступающими из многочисленных поместий.
– Пришли мне Валериана, – приказала Пульхерии императрица. – Я хочу посоветоваться с ним.
Благочестивый Валериан перекрестился вслед уходящей Пульхерии. Все это время он терпеливо стоял перед дверью, ведущей к телу императрицы. Терпение как раз и было самым главным достоинством Валериана. Именно благодаря ему он поднялся так высоко в римской иерархии, не обладая при этом ни броской внешностью, ни воинскими доблестями.
– Быть может, я огорчу тебя своим замечанием, сиятельная Плацидия, но мне кажется, что благородная Пульхерия слишком многое позволяет твоему сыну, божественному Валентиниану.
– В каком смысле? – вскинула глаза Плацидия на магистра двора.
– Я имею в виду плотские утехи, – порозовел от смущения Валериан.
– Она с ним спит? – удивилась Плацидия.
– Нет, – в ужасе всплеснул руками магистр. – Но она приводит к нему девушек-рабынь. А по слухам, даже устраивает оргии с его участием.
– Ты старый благочестивый дурак, Валериан, – облегченно вздохнула Плацидия. – Если ты сейчас скажешь, что впервые познал женщину на брачном ложе, то я публично объявлю тебя лжецом.
Валериан смутился, переступил с ноги на ногу, похоже, он действительно не помнил, когда впервые согрешил с женщиной. И пока магистр двора мысленно копался в своем прошлом, Плацидия перебралась с помощью служанок из бассейна на ложе.
– Бонифаций уже прибыл в Рим?
– Да, – с готовностью откликнулся Валериан. – Он был принят народом и Сенатом почти как триумфатор.
– По-твоему, Валериан, префект, потерявший африканские провинции, достоин триумфа? – спросила императрица.
– Я сказал «почти», божественная Плацидия.
«Божественной» дочь Феодосия Великого стал называть первым именно Валериан, за ним этот титул стали повторять другие. К сожалению, Римский Сенат не подхватил полезного начинания и удостоил вдовствующую императрицу всего лишь титулом «сиятельная». Плацидия промолчала, но обиду на Сенат затаила.
– Префект Галлии Аэций прислал письмо, где очень убедительно доказывает, что Бонифаций – изменник, сдавший Карфаген Гусирексу в обмен на свою свободу и африканские легионы.
Галла Плацидия молчала. Валериан почтительно ждал, пока императрица обдумает полученные новости. Сам магистр двора практически не сомневался в справедливости обвинений, предъявленных Аэцием префекту Африки. Другое дело, что у Бонифация не было другого выхода. Рано или поздно вандалы взяли бы и Карфаген и Гипон-Регию.
– Я не могу стать женой предателя, – печально вздохнула Плацидия.
– Но у Аэция нет доказательств, – осторожно заметил Валериан. – Не исключено, что он возводит напраслину на сиятельного Бонифация.
– Один из этих двух мужчин – лжец. Кто именно, я не знаю. Возможно, знаешь ты, Валериан?
– Я не берусь судить, божественная Плацидия, – развел руками магистр двора.
– В таком случае пусть их рассудит Римский Сенат и накажет виновного, – спокойно сказала Плацидия. – Я приму любое решение сенаторов.
Валериан даже крякнул от восхищения. Жест Плацидии можно расценить как доверие Сенату, но на самом деле она просто переложила на них ответственность за возможную гражданскую войну. И если эта война все-таки начнется, то сенаторам, пытавшимся загнать в угол дочь Феодосия Великого, придется испить горечь поражения. Неважно, кто победит в этой войне, Аэций или Бонифаций, в любом случае в проигрыше окажутся римские патрикии, вообразившие, что могут диктовать свою волю императрице.
Письмо сиятельного Аэция, зачитанное вслух магистром Валерианом в стенах Римского Сената, вызвало ропот облаченных в тоги патрикиев. А намерение императрицы передать разрешение спора между двумя префектами высокому собранию и вовсе повергло сенаторов в изумление. Хотя, с другой стороны, кто же еще в Риме мог бы разобраться в столь запутанном деле? Об этом прямо сказал возмущенным сенаторам магистр Валериан. Он же потребовал от Сената наказания виновного. От такой перспективы почтенные мужи буквально онемели, и в огромном зале не нашлось человека, способного внятно и убедительно возразить хитроумному магистру. Валериан уже спустился с трибуны, а сенаторы все еще переглядывались и разводили руками. Старейший член высокого собрания Сальзула прервал наконец затянувшееся молчание и предложил вызвать Аэция в Рим. Пусть префект Галлии объяснит свою позицию Римскому Сенату.
– Аэций гнусный изменник и клеветник! – вскочил со скамьи Рутилий. – Разве тебе, сенатор, мало слова, данного сиятельным Бонифацием?!
– Мало, – буркнул старый Сальзула, – я хочу послушать Аэция. Мы не можем приговорить человека к смерти или изгнанию, не выслушав его оправданий.
– Это разумно, – неожиданно поддержал седовласого старца сенатор Цимессор, чем поверг в изумление своего старого друга Рутилия Намициана.