— Не смеши меня, Софроний, — попросила Целестина. — Кстати, о какой сумме идет речь?
— Я думаю, сто тысяч денариев, — не очень уверенно отозвался префект.
— Хорошо, — твердо сказала Целестина. — Ты получишь свои пятьдесят. А сколько я сорву с этих выжиг, это уже мое дело.
Не прошло и семи дней, как комит Лупициан получил назначение, о котором хлопотал, а светлейший Пордака стал нотарием. Комит и нотарий были допущены пред светлые очи божественного Валента и смогли лично выразить ему свою благодарность. Пордака с удовлетворением отметил, что дворец императора, построенный еще во времена Константина, не уступит ни размерами, ни отделкой лучшим зданиям города Рима. Надо признать, что преемники Константина, включая Валента, тоже не оставляли вторую столицу империи своим просвещенным вниманием, и некогда провинциальный город рос и развивался так быстро, что грозил затмить Вечный Рим. Валент, облаченный по случаю официального приема в багровый императорский плащ, подслеповато щурился в сторону новых назначенцев, и на лице его отчетливо читались настороженность и недоверие. И дело здесь было не в Лупициане и Пордаке, а в патологической подозрительности императора, который сомневался даже в самых близких людях.
— Мой брат, божественный Валентиниан, очень недоволен тем, как обстоят дела на северо-восточных границах империи. Мы оба не исключаем, что гунны Баламбера попытаются вторгнуться в наши земли. Я очень надеюсь, что ты, комит Лупициан, хорошо понимаешь сложность возложенной на тебя задачи. Тебе предстоит сформировать по меньшей мере десять легионов, способных защитить Фракию от новой напасти. Я надеюсь также, что ты найдешь общий язык с дуксом Фригеридом и ректором Максимом. Надо расселить готов на границе так, чтобы они стали надежным щитом для империи. И еще одно важное обстоятельство, Лупициан: мне не нужны подданные-язычники! Те из готов, которые не способны принять свет истинной веры, должны быть изгнаны из пределов империи.
О разграбленном варварами десять лет назад обозе император даже не упомянул, и Лупициан был благодарен ему за это.
Комит за время опалы истосковался по большому делу, а потому сразу же по приезде в Маркианаполь рьяно взялся за выполнение своих обязанностей. Его усердие в реализации императорских наказов удивило ректора Максима, человека от природы не слишком трудолюбивого, да к тому же еще сильно обленившегося вдали от строгих императорских глаз. Максиму еще не исполнилось и сорока лет, но смотрелся он на все пятьдесят. Пордака, глядя на его оплывшее тело, с осуждением качал головой. Сам бывший префект анноны сильно исхудал за годы испытаний, выпавших на его долю, и сейчас являл собой образец чиновника, готового к тяжкому и неустанному труду на благо великой империи. Комит и нотарий коршунами кружили над разжиревшим каплуном Максимом, повергая того в оторопь своей неуемной энергией.
— Я удивлен, ректор, твоим бездействием, — жестко выговаривал Максиму комит Лупициан. — Ты сообщил императору, что сформировал четыре новых легиона из готов, поселившихся в империи, а теперь выясняется, что легионов нет и нам некого направить в помощь божественному Валенту, перешедшему Гелеспонт. Я уже не говорю о самой Фракии, наших сил едва хватает, чтобы защитить города, а границы провинции остаются открытыми.
— Это не совсем так, — слабо запротестовал Максим. — Два легиона готов во главе с трибунами Сперидом и Колией размещены в Адрионаполе, дабы укрепить тамошний гарнизон. Мы можем хоть завтра отправить их на помощь божественному Валенту. Кроме того, я веду переговоры с рексами Сафраком и Алатеем по поводу размещения готов. Но их слишком много, высокородный Лупициан. У меня просто голова кругом идет. Они требуют денег на продовольствие. Торговцы буквально свирепствуют, вздувая цены чуть ли не вдвое. А казна провинции пуста.
Светлевший Максим ничего не сказал о причинах, опустошивших казну Фракии, а между тем, по крайней мере, одна из них была на виду у заинтересованных наблюдателей. Речь шла о только что законченном дворце ректора, умеющего, оказывается, проявлять расторопность, когда речь идет о его личном интересе. Роскошь этого величественного здания поразила даже видавшего виды Пордаку. Новоявленный нотарий и сам был взяточником и вором, далеко не последним в Риме, но наглость ректора Максима, вбухавшего в свой дворец едва ли не все деньги, присланные из Константинополя для беженцев-готов, потрясла даже его. Конечно, проворовавшегося Максима следовало заковать в кандалы и отправить в столицу, но, к сожалению, этот разжиревший сукин сын был родственником сиятельного Петрония, тестя императора, и с этим приходилось считаться.
— Нужны деньги, — сказал Лупициан Пордаке, покидая роскошный дворец ректора. — За легионы император спросит в первую голову с меня и с тебя, а уж потом с ректора.
— А где же их взять? — развел руками бывший префект анноны.
— Ищи, — криво усмехнулся Лупициан и мстительно плюнул в фонтан, расположенный посредине двора. — Ты у нас нотарий.
Облагать новым налогом жителей провинции, и без того раздраженных нашествием чужаков, было бы чистым безумием. Поэтому, пораскинув мозгами, Пордака пришел к выводу, что деньги на прокорм готов следует брать с самих готов, ибо больше взять их просто неоткуда. Додумавшись до столь простой мысли, он тут же собрал в курии всех торговцев и предложил им выделить на нужды провинции пятьдесят тысяч денариев в обмен на разрешение ректора Максима брать с готов живой товар в счет погашения долгов за выданное им продовольствие. Ход был воистину гениальный, но далеко не все купцы это сразу осознали. Нашлось немало тугодумов, которые вслух выразили беспокойство о здоровье константинопольского нотария. Пордака в ответ на оскорбительные выпады громогласно заявил, что разрешение ректора будет выдано только людям, имеющим голову на плечах, а все остальные могут убираться ко всем чертям. Убытки им компенсироваться не будут. К счастью, среди торговцев нашлись сообразительные люди, которые сумели правильно оценить всю выгодность предложения, сделанного расторопным Пордакой, и заключили с ним выгодную сделку.
Лупициан был поражен, когда нотарий Пордака спустя два дня доложил ему о выполненном поручении. И более того, выставил перед изумленным комитом мешки, наполненные золотом.
— Здесь сорок тысяч денариев, — картинно взмахнул рукой Пордака. — Думаю, на первое время хватит.
— А готы не взбунтуются? — засомневался было Лупициан.
— Это уже твоя забота, комит. Ты должен загнать всех готов, способных носить оружие, в военный лагерь под предлогом обучения, и тем самым наглухо изолировать их от соплеменников.
Дело потихоньку сдвинулось с мертвой точки. Готы, лишенные средств к существованию, целыми толпами вступали в римскую армию, чтобы спасти стариков и детей от голодной смерти. За несколько недель Лупициану удалось сформировать четыре полноценных легиона, способных хоть завтра выступить на врага. Не обошлось, конечно, без громкого лая со стороны обозленных варваров. Их вожди, Сафрак и Алатей, пришли во дворец к ректору Максиму, чтобы выразить протест против произвола торговцев, отнимающих детей у матерей и продающих их в рабство. Светлейший Максим, принявший поначалу седых рексов с отменной любезностью, свойственной всем ромеям, к концу разговора впал в гнев.