С Гольбахом поступили значительно хуже. С него стянули штаны, обнажив семейные трусы в голубую вертикальную полоску, и личными подтяжками примотали к батарее. Смотрителю порядка ничего не оставалось, как, вытянув шею, уныло смотреть на сыпавший за окном снежок и на стеклянную банку на подоконнике, в которой беззаботно дрых мелкий Женов родственник.
— Победа за нами, господа. Спешу всех поздравить! — торжественно произнес Сысоич, когда Капица вновь положила его на стол. Сама старушка присела на табуретку, Яркула же с Ирдиком, позабыв о своих разногласиях, хищно кружили вокруг мычащего Треба. Об их зловещих намерениях нетрудно было догадаться.
Сева нерешительно вошел в зал:
— Л-ловко вы их.
— А ты думал. — Ирдик гордо выпятил зеленую грудь, — Годы тренировок, медитаций, штудирования наставлений и директив. У меня, если хочешь знать, третий пояс по испепелению взглядом.
— И что будем делать… с ними? — спросил я, заходя в зал следом.
— Пытать! — сказал Сысоич, сверкнул глазом. — Втыкать иголки под ногти, ножички раскаленные к телу, таблетку аспирина под язык и все такое…
— Не имеете права, — сказал Гольбах, — тем более аспирин. Он запрещен законом еще с конца прошлого века.
— А нам все равно, — нараспев продекламировал Сысоич, — у нас смотритель беспамятный!
— Все равно нельзя! Вот вырвусь отсюда и подам на вас в суд! Привязывать Нефилософов к батарее! Неслыханно!
— Меня старш-ший брат подтяжками к батарее в дет-тстве привязывал, — сказал Сева, — чтоб я н-не подглядывал.
— За чем? — поинтересовался Ирдик.
— За девчонками ег-го, как он их там, в з-зале…
— Поговорим об этом позже. — Сарь гневно покосился на джинна. — Сначала проведем допрос. Надо выяснить, откуда террористы узнали про тело, зачем оно им, собственно, нужно и кто еще может быть заинтересован в его поимке. Иголки, так и быть, втыкать не будем, но бить морду, как говаривал мой друг И. И. Васильков, разрешаю… А марципанам не лезть! — заорал Сарь, когда Сева с готовностью подскочил к Гольбаху.
— Так он же, г-гад… меня в м-морге, гад… — Сева изловчился и лягнул Нефилософа в пузо. Гольбах крякнул и попытался залезть на подоконник, тихо шепча:
— Разбирательства требую, решительного вмешательства… Дидро, в конце концов…
— Дидро ему нужен. А может, тебе еще Вездесущего Ястребка позвать? Чтобы жар охладил? Он это может. Помню, три года назад, на спор, Ястребок за две минуты наполнил две трехлитровые банки, а остальное — в колодец! — Сы-соич весело захохотал, едва не потеряв равновесие, а заодно и левый глаз. Капица подхватила его и переложила к себе на колени.
— Ладно, будет тебе Дидро. Выпустите его кто-нибудь.
И тут я понял, отчего граф Яркула просил меня ни в коем случае не подпускать террористов к шкафу. Дверцы его распахнулись, и все узрели спящего на кучке моей немногочисленной одежды Нефилософа. Он улыбался во сне и кончиком пальца почесывал нос. Книга служила ему и подушкой и матрацем одновременно. Не помещавшиеся ноги он поджал к подбородку.
— Как видите, Дидро спит, — сказал Сысоич, — Не будем его будить, это чревато. Лучше перейдем непосредственно к делу. Вернее, к допросу. Итак, как вы узнали про тело?
Гольбах стоически сжал губы и замотал головой.
— Яркула, давно ли ты пил настоящую, свежую, недистиллированную кровь? — Сысоич подвигал бровями, которые так и норовили сползти на глаза.
— Чью? — оживился граф.
— Его.
Треб отчаянно замычал, а когда Ирдик сочувственно похлопал его по плечу, закатил глаза и стал медленно заваливаться набок.
— Чур, мне его мышцы и кожа! — воскликнул джинн, оскалив клыки, — Обожаю обсасывать косточки!
Гольбах покрылся крупными каплями пота. На его голове за сегодняшний день наверняка появился не один седой волос. Подлила масла в огонь старушка Капица, слащавым голосом известившая окружающих, какая именно часть тела Треба нужна ей и что она с этой частью впоследствии будет делать. Желание старушки было принято бурей аплодисментов и громкими выкриками графа Яркулы: «Браво!» и «Такого изощренного способа пытки не смог бы выдумать даже я!» Мы с Севой вообще на мгновение потеряли дар речи, а старушка, как ни в чем не бывало, скромно гладила Сысоича и не сводила глаз с моего тощего друга. Сева краснел и бледнел.
Когда овации стихли, Гольбах треснувшим голосом произнес:
— И все равно я ничего не скажу! А выживу— под трибунал отдам!
— Ирдик, вырви ему ноготь на мизинце. — Сысоич театрально вздохнул и понурил взгляд.
Гольбах что-то невнятно пискнул, зажмурил глаза и попытался задрать ноги на подоконник.
— На каком мизинце? На правом или на левом? — Джинн закатил рукава и сотворил из воздуха щипцы. Это были старые щипцы, тех времен, когда щипцы делали с умом и на долгие года. Они почти не проржавели и натужно скрипели, когда Ирдик несколько раз ими щелкнул.
— Ржавчина! — сообщил Ирдик радостно. — Эх, заразу занесу какую!
Гольбах стоически сжал кулаки.
— Марципанов уведите, — сказал Сысоич, — это зрелище не для них.
Севу не надо было просить дважды. Пулей он вылетел вон из зала и скрылся в коридоре. Я последовал за ним, а выходя, услышал, как Ирдик спрашивает:
— Может, начнем с вырывания ноздри?
А затем в дверь осторожно постучали. Тихо так, почти не слышно, пальцами. Следом грянул звонок. В зале что-то с шумом упало, звонко щелкнула задвижка туалета.
Я подошел к двери, сетуя на то, что поленился проделать в двери глазок (то средств не хватало, то просто времени, сами понимаете), и спросил:
— Кто там?
— Милиция, — сказали из-за двери и опрометчиво добавили: — Мы настоящие, открывайте.
Безусловно, это были клубни, больше некому.
— Слышу, что не резиновые. Что хотите?
— Разыскивается… мн-ээ… опасный преступник. У нас есть основания полагать, что он находится в вашей квартире.
— А ко мне уже приходили. Минут двадцать назад.
— Остроносый и тощий? Они не настоящие были. Мошенники. Хулиганы. Гнать таких из милиции надо взашей! Они хотели у вас видеомагнитофон украсть, вместе с телевизором!
— Сожалею, но ни того, ни другого у меня нет.
— Как? Уже?! — ужаснулись из-за двери.
— Вообще. Дверь я вам не открою, господа милиционеры, развелось тут бандитов, расхлебывай потом… Уходите подобру-поздорову, пока настоящих не вызвал.
Ответа не последовало. Вместо этого из-за двери послышались непонятные звуки… и двери не стало. Следом громыхнуло, заложило уши запоздалым взрывом. Волной обжигающе-горячего воздуха меня швырнуло в коридор, я пролетел с метр, шлепнулся на зад и проехал в кухню, где и врезался в стол. Спину прорезала острая боль, перед глазами расплылась огромнейшая черная клякса в форме еврейского Мусорщикова носа. Но даже сквозь темноту я увидел, как в пролом заскакивают клубни.