— Идите.
— Куда?
— Куда хотите, — хохотнув, разрешил мудрый и мужественный карлик.
Уяснив, что эскорта нам не выделят, я решил найти выход самостоятельно. «И желательно в направлении кухни», — подсказал пустой, если не считать пробки от джиннова кувшина, желудок.
Двигаясь вдоль стен, через каждые десять шагов щетинящихся ярко светящимися выступами, мы дважды обогнули трон по часовой стрелке, но даже намека на дверь не обнаружили. Лишь проложили хорошо заметную тропу среди девственных слоев пыли. И как они попадают в спальные покои? Или они не спят? Тогда понятно, почему здесь так «людно»…
Хочешь не хочешь, а пришлось возвращаться к трону.
— Не подскажете, — шепотом поинтересовался у стоящего как истукан стражника, — как выйти отсюда?
Минута тишины протекла с той же безликой посекундной монотонностью, что и миллионы до нее и миллиарды после.
Не подскажет, — понял я, когда мой вопрос остался безответным.
Интересно, персоналу психушек молоко за вредность положено? Я бы не отказался сейчас от литра-другого.
Спокойно… Попытаемся найти другой подход.
— Уважаемый МММ!
С утомляющей настойчивостью за моим возгласом последовала минута тишины.
— Ау!!!
— Стоим и бдим! — для разнообразия дружно ответили стражники.
«Процесс пошел», — обрадовался я:
— Кто вы?
— Стоящие и бдящие.
Очень хорошо. Главное — разговорить, а там…
— И как стоите?
— Стоически.
— Как-как? — опешил я.
— Стоя.
Чувствуя, что теряю нить разговора, тем не менее продолжил его:
— А бдите как?
— Бдительно.
— Как-как?
Не дождавшись ответа, я почесал переносицу и плюнул на безнадежное занятие. Метко. Но страж не обратил на это внимания, и я не стал извиняться.
Что мы имеем? А имеем мы предположительно проблему с безвыходностью положения, в которое попали. Чтобы сказать об этом более уверенно, нужно проверить два варианта лазеек, которые мною не испробованы. Первый — уйти так же, как пришли. То есть воспользоваться магическим амулетом. Второй — попросить об услуге джинна. Но, вспоминая его предыдущую попытку… размажет по стенке словно таракана подошвой тапки.
Соображения личной безопасности перевесили прочие доводы, и я решил попытать счастья с медальоном.
— Была не была!
Собрав в кучу крохи решительности и комья отчаяния, я достал из кармана найденный Тихоном золотистый диск и легонько сжал его в руке
— Зажмурьте глазки.
Щелчок. Вспышка, ударившая по сетчатке даже сквозь опущенные веки
На этот раз я не стал спешить, а принялся считать до десяти, держа глаза плотно закрытыми.
На счете три по моим перепонкам ударил громогласный рев:
— Стоять! Бросать буду…
ГЛАВА 10
Громадный и настырный
Чем тише ночь, тем дальше слышны скрипы…
Примета влюбленных и воров
Если исходить из того факта, что в меня ничем не бросили, то можно считать прыжок на месте адекватной реакцией на категоричный приказ «Стоять!».
За время стремительного движения вверх и не менее стремительного вниз я успел не только распахнуть глаза во всю ширь, но и рассмотреть освещенного яркой луной обладателя громового голоса.
На него и смотреть-то трудно, а уж описать словами и того сложнее. Для этого придется убаюкать разум, что, согласно наблюдению Франсиско Гойи, порождает чудовищ (Зачем тогда ученые?). Наверное, так могла бы выглядеть изуродованная вандалами скульптура первого олимпийца — метателя камня, если бы титаны победили в битве богов, а не наоборот, как случилось в действительности. Колосс семи-восьми метров ростом, сгорбившийся под весом удерживаемого правой рукой на плече обросшего мхом каменного валуна весом под тонну, неподвижно стоит, загораживая собой большую часть покосившейся башни, и указывает на меня растопыренными пальцами левой. Словно Голиаф, поменявшийся ролью с Давидом. Вот только массивное тело покрыто не кожей, а камнеподобной шкурой.
На бугрящейся отвратительным наростом спине во все стороны торчат длинные костяные шипы. Чресла гиганта обернуты шкурой буйвола, а лысая трапециевидная башка покрыта веселенькой росписью под хохлому.
Приземлившись, я чувствительно стукнулся голыми пятками о каменные плиты. Подступивший к горлу горький комок, от удара сорвавшись, с противным звуком плюхнулся на дно пустого желудка.
— Платить надо, — проскрежетал великан, опровергнув устоявшееся мнение о том, что камни могут кричать лишь безмолвно. По крайней мере этот изъяснялся весьма и весьма громко.
— Я же просил меня не беспокоить! — Выскочив из кувшина, словно чертик из коробки с сюрпризом, джинн разом раздулся на полгоризонта. На голове чалма, в правой руке свиток, а в левой корабельный рупор, посредством которого он усилил свой и без того громкий голос. Поэты — они такие: тихие и скромные, но когда недюжинный талант, окрыленный вдохновением, рвется на бумагу, то лучше не становиться на его пути. Задавить не задавит, но потоптать может… А тут еще полнолуние.
— Платить на… — попытался удержать позиции великан. Но джинн не дал ему такой возможности, оборвав презрительно оброненным оскорблением:
— Хам!
Где-то в глубине своей местами мелкой души я почувствовал удовольствие: будет знать, как на нас, маленьких, орать.
А джинн, как все творческие личности, уже разошелся не на шутку.
— Встречаются же такие невоспитанные тролли… Крикливый булыжник! Отбойный молоток тебе в… О чем это я? Ах да! Молоток в руки и в карьер. Бесчувственная каменюка! Питекантроп!
Последнего обвинения великан не вынес. Взревев, как входящий в атмосферу астероид, он ухватил сверхмощное оружие пролетариата двумя руками и, заведя за голову, со всей мочи швырнул в джинна.
— Мне пора, — буркнул джинн, исчезая в своей серебряной тюрьме едва ли не проворнее, чем вылетел из нее. — Бывайте…
То ли у обидчивого тролля с глазомером оказалось плохо, то ли удерживающее поле над площадью каким-то образом искривило траекторию движения булыжника, но бросок явно вышел слабее, чем следовало. Недолет, как говорят в артиллерии. Не тратя времени на то, чтобы сформулировать свое мнение о происходящем, я с отчаянием утопающего сдавил в руке медальон.
— Давай!
— Ваур!
Рухнувший булыжник, выворотив несколько плит, продолжает стремительно надвигаться на меня, подпрыгивая и высекая искры.