В кровавых водах кишат, сражаясь с водоворотами и друг с другом, души тиранов. Поднятые ими брызги летят на пожухлые листочки деревьев, в которых томятся души самоубийц. Те брезгливо вздрагивают, когда на них попадают капли крови.
Переброшенный через поток понтонный мост раскачивается на волнах, содрогается от столкновения с мощными телами, стремительно скользящими в крови.
Забурлили воды, устремились к нам потоки ненависти и злобы, но, покорные воле маркиза Амона, опали, оставив на наших одеждах багровые капли.
Миновав седьмой круг, мы въехали в последнюю обитель мошенников – жуликов всех мастей и расцветок.
Потрескивают раскаленные сковородки, кипит в котлах олово. Перекидывающиеся в картишки бесы при нашем появлении вскакивают на ноги и начинают изображать активную деятельность. Видимо, за века сосуществования дурные черты грешников передались и их палачам. Мы мало похожи на ревизора, но чем черт не шутит, когда ангел спит.
Слоняющиеся по территории ада мошенники отмечены вживленными в лоб красными лампочками, которые вспыхивают каждый раз, когда души открывают рот или собираются что-то сделать.
– Чего это они? – удивился рыцарь печального образа.
– А это предупреждение, что они собираются сжульничать,- пояснил черт, потирая почетное клеймо на лбу.
– Жаль, у тебя такого нет,- заметил я, отворачиваясь от его рогатой морды.
– Так я…
– Пандемониум! – восторженно объявил маркиз Амон, взмахом руки охватывая величественный дворец, по роскоши с которым не сравнится ни одно строение во всем известном мне пространстве.
Умопомрачительной высоты хрустальные башни украшены сияющими в отблесках вечного пламени алмазами. Изящные золотые перила навесных балкончиков, вымощенные хрусталем мостовые. Застывшие по периметру обсидиановые красные и черные фигуры гар-гулий, марширующие у поднятого дворцового моста многорукие великаны, закованные в платиновые доспехи и вооруженные плазменными мечами, и целые толпы придворной челяди, во всей своей пестрой показной рос коши вывалившие на балконы приветствовать триумфальное возращение маркиза Амона. Колышущееся море безобразных рыл, коим и подобия-то в земной зоологии не сыскать.
Выдохнула гидравлика опор, и мост мягко опустился, пропустив нас к воротам. Те немедленно распахнулись, явив взору огромную залу, увешанную портретами од-ного-единственного персонажа – местного владыки и освещенную множеством горящих свечей.
– Мы ехали-ехали,- констатировал Добрыня, когда повозка со скрипом замерла.- И наконец-то приехали.
– Это точно,- оскалился маркиз Амон.- Конечная остановка.
Дрогнули драпировки, собравшиеся громогласно завыли, залаяли, затопали копытами.
Через распахнутую расторопными дворецкими дверь в зал вошел Сатана Первый и Единственный собственной персоной, ради такого случая облачившийся в ритуальный костюм и прицепивший к поясу шпагу. Черный с отливом костюм эпохи Ренессанса, малиновый плащ, подбитый черным бархатом, с вышитой шелковыми нитями звездой-пентаграммой на спине.
– С возвращением,- радушно распахнув объятия, улыбнулся он, оскалив обе усеянные клыками пасти. Львиную и оленью.
– И этот пижон главный здесь? – удивленно спросила Леля.
И где только словечек таких нахваталась?
Правый львиный глаз Владыки ада дернулся, но он сдержал злость и елейным голосом стал дальше распинаться насчет того, как он рад нас видеть.
Крестик, подаренный отцом Дормидонтом, накалился и начал жечь кожу, просясь наружу. Что ж… испортим собравшимся пищеварение.
Опустив голову, зубами я ухватил за шнурок и потянул на себя.
Пока Сатана расписывал все «радости» своего гостеприимства, я наполовину извлек крестик из-за пазухи.
– Вспомнил! – неожиданно заявил Добрыня.
– Что? – спросила Ламиира. Как никогда прекрасная в гневе.
– Анус.
– Э-э-э… В смысле?
– Да он же. Анус.
– В смысле Янус? – изображая улыбку, уточнила оленья голова Сатаны.- Столь же двулик…
– Если бы я хотел сравнить с каким-то двуликим – сравнил бы,- перебил Сатану богатырь.- Я просто не хотел при барышнях выражаться,- несколько туманно,
но весьма прямолинейно и однозначно высказал свое мнение Добрыня.
Толпа замерла, чувствуя подвох, но еще не сообразив, в чем он состоит.
Сатана раскрыл пасть, громко сопя и медленно переваривая услышанное оскорбление.
– Кто-то испортил воздух или это у него изо рта так воняет? – во весь голос поинтересовалась Леля.
Да кто же такие вещи при всех говорит – нужно на ушко.
Ну вот, обиделся…
Взревев, Сатана обрушил на клетку удар огненного хлыста, в который преобразовалась полутораметровая шпага.
Минотавры рухнули ниц, закрывая рогатые головы руками и жалобно мыча. Нас основательно тряхнуло и опалило волной жара.
Перекушенная нитка выскользнула из моих зубов и, увлекаемая крестиком, заскользила по груди.
Следующий удар накренил клетку в обратную сторону.
Стальные обручи кандалов врезались в кожу, заныли выворачиваемые из суставов кости.
Крестик скользнул ниже. Припекая все ощутимее.
Приблизившись к клетке, Сатана обвел пленников долгим взглядом. Скрежет его зубов прокатился по залу, отдаваясь от высокого свода протяжным эхом. И столько злобы было в его глазах, столько ненависти, что металлические прутья покрылись изморозью, а нас сковало леденящим ужасом.
Пушок, в будущем величайший боец песьего племени (если ему суждено повзрослеть), встопорщил черную шерсть на загривке и, оскалив молочные клыки, выдавил из себя хриплое: «Тяв!»
Сатана раскатисто рассмеялся.
Задрожали огоньки свечей, зашипел плавящийся воск.
Нет, не понять врагу рода человеческого величия поступка щенка, не оценить отчаянной храбрости.
– Ты! – Сатана оскалился, вперив в меня торжествующий взгляд.- Как осмелился ты предать меня?!
Наверное, отчаянная храбрость – это заразно, потому что, вместо того чтобы покорно промолчать, оттягивая неизбежную развязку, я нашел в себе силы посмотреть в бушующее пламя дьявольского взгляда и дерзко ответить, прозрачно намекая на причину его собственного падения:
– Не я первый это начал.
До чего же печет…
– Ты умрешь медленно и мучительно,- пообещал он, увеличиваясь в размерах. Затем ударом руки вырвал прутья, разделяющие нас, и, склонившись к моему уху львиной головой, прошептал: – Ты прав, это я отправил тебя на смерть. Ненавижу слюнтяев. Впрочем, то, что ты уцелел при встрече с моими посланцами, оно и к лучшему. Я буду иметь удовольствие самолично, вот этими руками вырвать твое сердце.