– А возьмет?
– Должен… Оно бы, сверши ты геройство какое, надежнее было бы… Ты, часом, не геройствовал последнее время?
– Если не считать питья настоек Травника, то не помню.
– Да, знатная у меня настойка,- подхватил хозяин.- Сейчас принесу.
– Это плохо, что не помнишь… – несколько сник Добрыня Никитич.- А умение воинское знаешь?
– Не помню.
– Травник! Ты какими настойками его поил? – поинтересовался былинный богатырь.
– Да память у него отшибло раньше. Ты его уже безмозглым привез,- отмахнулся тот, свесившись в подпол.- Вот она, родимая. На травах целебных настаивал.
Налили и подлечились. Стало совсем хорошо, и созрело решение помочь мне свершить подвиг прямо сейчас.
Покачиваясь на заплетающихся ногах, вышли из избушки, оставив Деда Мороза смотреть счастливые сны. Наверное, ему снится снежная равнина, запряженные оленями сани, на огромной скорости мчащиеся среди глубоких снегов, так что только ветер свистит в ушах, белые медведи, трущиеся о земную ось – поосторожнее бы там-они, а то с небосвода звезды от тряски отскочат и на голову свалятся.
Чувствуя пьяную бесшабашность и принимая ее за удаль молодецкую, я вдохнул полной грудью свежий воздух и заявил:
– Дайте мне точку опоры, или земля повернется под моими ногами.
– А?
– Где подвиги вершить буду?
– Где поймаем,- уверенно заявил Добрыня,- там и свершишь. Ты главное помни – сразу лупи булавой по голове.
– Кого? – Запутавшись в рекомендациях, я, задумчиво морща лоб и удерживая при помощи правой руки подбородок в положении, требуемом для придания облику величия, попытался разобраться во взаимосвязи необходимого мне подвига и погони за кем-то. Олимпиада какая-то.
– Кого поймаем – того и лупи,- поражаясь моей несообразительности, подключился к просветительному процессу Травник.- А потом ногами по почкам.
– Зачем?
– Ты, отец, товарищу Бармалею глупостей-то не советуй. Он у нас будущий богатырь, а не жеманная барышня. Зачем ногами топтать? Да и с коня для этого слазить каждый раз – замаешься. Ежели как следует булавой приложить, то мозги во все стороны так и брызнут – это коли шлем не выдержит, а ежели только помнется, то все вовнутрях останется. Это называется – чистая работа.
– А по почкам не помешает, для надежности и в воспитательных целях,- уперся Травник.
– Там сам разберется, а наше дело какое?
– Сторона? – предположил фармацевт-самоучка.
– Нет! Нам нужно найти, куда он подвиг свершать пойдет.
– А может, пускай наведается в Фендомские чащобы, атамана разбойников тамошних разок-другой пристукнет? Тому не привыкать.
– Молод еще.- Это про меня.- Атамана необходимо убить изысканно, я бы сказал, изящно… здесь дело для мэтров, а не для начинающих.
– Мы могли бы присоветовать… Как красивее, значится…
– Нет! Не дорос он еще – атамана Семецкого убивать.
– Ну, может, разочек, один-единственный? – просительно заглянул в глаза Добрыни Травник.- Пусть не убить, так хоть подранить?
– Нет!!! – в третий раз ответил отказом былинный богатырь.- И не гневи меня, старик!
Переводя взгляд с одного на другого, я силился одновременно проделать три действия. Во-первых, сохранить равновесие. Уж больно мать-земля русская под моими ногами неспокойной стала. Да и солнышко полуденное головушку припекает нещадно. Во-вторых, понять, почему они спорят – не хочу я никого убивать. И, в-третьих, что стало наиболее актуальным в последнее время, удержать рвущееся наружу содержимое желудка. Выпитому давеча зелью стало скучно в темноте и духоте, и теперь оно все настойчивее просится на волю.
Выполню-ка я его желание.
– И как же тогда ему подвиг совершить?! – переходя на крик, взмахнул бородой Травник.- Как?!
Бросившись к ближайшим кустам, я услышал за спиной изумленный возглас богатыря:
– Куда это он?
Нырнув в заросли терна, острые коготки которого без особых нежностей прошлись по моему лицу, я выполнил волю моего желудка.
– Вай! – воскликнуло что-то косматое и выхватило длинный кривой нож. Солнечный луч скользнул по гладкой поверхности и, породив солнечного зайчика, устремился дальше.
Все еще содрогаясь от прокатывающихся по телу спазмов, я перехватил направленный мне в сердце клинок и слегка крутанул кисть державшей его руки. Что-то хрустнуло, раздался крик. Нож упал на землю, зарывшись в ворох прелой листвы. Все это вышло автоматически, так сказать без отрыва от основного производства. Утерев рот, я вытащил из кустов повизгивающего несостоявшегося убийцу и, ухватив его за шиворот, понес знакомиться с Добрыней и Травником. Судя по доносившемуся до моего слуха скулежу, помощь последнего могла понадобиться в самое ближайшее время.
– Что это? – спросил Травник.
– В кустах нашел,- пояснил я.
Брезгливо сморщившись при виде нерукотворного подобия винегрета, налипшего на остроконечную меховую шапку и стеганый ватник, Добрыня изрек:
– Лазутчика изловил. Сейчас дознание проведем.
– У него, кажется, рука сломана. Нечаянно,- поспешил уточнить я, опасаясь возмущений общественности касательно зверского обращения с военнопленным, несоответствующего требованиям Женевской Конвенции.
– Неси в избу, лечить буду,- распорядился Травник, засучивая рукава.
И у меня отлегло от сердца – теперь-то жаловаться некому будет.
– Сперва допросить нужно,- уперся богатырь,- может, вокруг таких вот волосатых сотня прячется, злое дело замышляют, а ты его вусмерть залечишь…
– А может, он просто так сидел? – неуверенно сказал я.
– Ага,- хмыкнул богатырь.- Слабился. Ближе к его степи кустика подходящего не нашлось.
– Первым делом одежу с него снимите, а то потом вонь месяц выветриваться будет,- распорядился Травник.
Да-а, нехорошо получилось.
Осторожно выполнив его распоряжение, мы ввели вяло сопротивлявшегося пленника в избу и настойчиво предложили сесть на скамью.
– Моя есть посол великий хан…
– Куда?! Сидеть!
– Моя на руссо не говорить.
– Разумеется,- ухмыльнулся богатырь,- В шпионы всегда выбирают тех, которые не знают местной речи, чтобы под пыткой, ежели попадутся, ничего не выдали.
Пленник, корячась и поскуливая от боли, тем не менее согласно закивал, дескать: «Все именно так и никак иначе».
Встрепенулся спящий Дед Мороз, раскрыл глаз и обвел мутным взглядом всех присутствующих.
– А где девы в одеждах прозрачных и деревья с листвой лишь на макушке? – поинтересовался он.