Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Быков cтр.№ 48

— Подождите, я еще не выбрала! — оправдывалась страна.

— Выбери досрочно, не то у него рейтинг упадет!

— Что упадет?

— Что, что! Будто не знаешь! На что он тебе нужен с упавшим рейтингом, ты ж хотела состоятельного! Может, тебе этих хочется? Так у них рейтинги давно висят, по три процента осталось, а у него пятьдесят пять с копейками!

— Столько не бывает! — ужасалась страна. — Мамочки, как же я с ним буду!

— Ничего, милая, — утешали родственники, — усатого тридцать лет терпела, а у него за сто зашкаливал, до сих пор, чай, все болит…

— Так ведь я ж при нем в сплошную дыру превратилась! — с ужасом вспоминала страна.

— Зато боялись тебя все!

— Ну ладно, ладно… Но он мог бы хоть программу свою изложить!

— Обломись! — скомандовал в эту самую секунду суженый, и хотя команда относилась к очередному шершню, страна ее сочла за экономическую программу. «Ну-к что ж, ничаво, — подумавши, рассудила она. — Не хужей всякой другой. Коротко, ясно, непонятно — что еще нужно от экономической программы?» Тем более что у предшествующего суженого программа была почти такая же лаконичная, но менее приятная: «Перебьес-ся!» Так и перебивалась восемь лет с хлеба на квас, с петли на удавку.

Между тем приближался день свадьбы, когда страна должна была заявить об окончательном выборе. Со дня помолвки прошло три месяца, за каковое время суженый успел обползать ее всю, в особенно горячих точках побывав даже не по одному разу, но к главным обязанностям не приступал, блюдя законы. Только рейтинг показывал издали — то ли обнадеживал, то ли грозился.

— Ты бы хоть, голубчик, порассказал мне, что делать-то будешь со мной, — спрашивала страна, с трудом отыскивая суженого в своих складках. Он уже помнил все ее трещинки.

— Я, мать, борьбой занимался, — отвечал суженый. — Все как есть важные точки на теле знаю, и даже точку джи. Слыхала про точку джи?

— От нее, говорят, самый кайф, — мечтательно вздыхала страна. — А где ж она?

— Вот и увидишь, — немногословно отвечал суженый и снова нырял в очередную складку, где обвораживал холодными глазками недоверчивых поначалу жителей.

Свадьбу справили пышно, суженый, ставший наконец новобрачным, поблагодарил гостей, свернул обед («Не люблю церемоний»), мягко выпроводил иностранных гостей и пояснил, что ему не терпится остаться с молодой женой.

— Диктатура, — в один голос, но на всякий случай не очень громко сказали кудреватый, писающийся и лысый.

Но новобрачный расслышал.

— О диктатуре, — сказал он очень ровным голосом, — больше всего говорят те, кто на самом деле мечтают о собственной диктатуре. Усвоили? Не слышу!

Впрочем, и слышать особо было нечего, потому что из правоцентристской коалиции донеслось характерное журчание, а это означало, что они все поняли. Новобрачные удалились в покои.

…31 декабря того же года Дед Мороз, как водится, прибыл на территорию страны.

— Ну что скажешь, матушка, как тебе с новым мужем? — спросил Дед, удивляясь, что его никто не встречает. Холод стоял в стране, над которой голубело ледянистое небо цвета глазок суженого. Народишко шевелился вяло, и даже пылкая оппозиция помалкивала. Все было как-то замедленно и ровно, словно погрузилось в ледянистый кисель.

— Хорошо ль тебе, спрашиваю?! — воскликнул Дед, поражаясь такому равнодушию.

— Что воля… что неволя… все одно, — донеслось из алькова. Это в полусне бормотала страна.

— Ахти, да как же он это сделал?! — вопросил Мороз. — Такая всегда оживленная была, до буйства доходило!

— Точка джи, — отвечала страна из полузабытья. — И так мне, дедушка, хорошо стало… прямо как никогда…

— Что за точка? — недоверчиво осведомился Дед.

— А вот я тебе сейчас покажу, — послышался ровный голос, и Дед Мороз почувствовал не очень сильное, но уверенное нажатие не совсем даже понятно куда. Как бы то ни было, он ощутил небывалое спокойствие и без различие, стойкое нежелание шевелиться и жажду покоряться. Вся его прежняя суетливая жизнь, полная раздачи подарков и беготни по бедным семьям, лазанья по каминным трубам и исполнения идиотских желаний, представилась ему напрасной и утомительной. Ему захотелось лежать в сугробе, с полною инертностью относясь к тому, что с ним сейчас сделают. Он почувствовал даже некоторое сокращение своих мыслительных способностей, да и зачем ему было думать в этом необычайно приятном состоянии? Сила воли у него тоже начисто атрофировалась, и он начал было заученно произносить: «Что воля… что неволя… все одно…» — но вспомнил о миллионах ожидающих его малюток, стряхнул с себя оцепенение и трезвым взглядом оглядел страну. Он еще много кому и много чего был должен, а она, кроме денег, никому и ничего.

— Понравилось? — спросил суженый.

— Ничего, приятно, — рассеянно отвечал Дед Мороз. — И надолго с ней такое?

— Как получится, — пожал плечами суженый.

— Есть-пить не просит?

— Да зачем ей теперь есть. Она видит, что я бегаю, ну и сыта. Ты ступай, дед, ступай. Тебе же меньше беспокойства. Она тебя теперь в ближайшие восемь лет ни о чем не попросит.

— А… ну-ну, — не очень уверенно сказал Дед Мороз и сначала медленно, а потом все быстрее понесся в свою Лапландию, где долго еще отогревался горячим чаем.

А страна в своем полусне почти ничего и не заметила:

— Энто ктой-то приходил?

— Новый год приходил, спи, — отвечал муж.

— А чего ему надо?

— Ничего не надо, пришел и ушел. Нечего ему тут делать.

— Энто правильно, — сонно сказала страна. — Как у нас там, все в порядке?

— Все штатно, — лаконично ответил муж.

— Ну и хорошо, — с трудом проговорила страна. — Теперь вообще все хорошо, давно бы так. И чего я, дура, страдала?

Сходила под себя, повернулась на другой бок и продолжила поступательное движение по своему особому пути.

По Кремлю пошел слух, что Дед пишет мемуары.

Сначала никто не поверил. После того как он тяжело сошел с кремлевского крыльца, с сипением выдохнул Путину «Берегите Россию» и скрылся в Барвихе, свита с облегчением вздохнула. Непредсказуемый период российской истории кончился. Все стойко надеялись, что Дед погрузился в тяжелую русскую спячку и перешел в разряд реликвий.

Первые намеки прошелестели весной.

— Пишет?

— Каждый день по три-четыре страницы. Собственноручно.

— Может, Вальке диктует?

— Да он Вальку и близко не подпускает!

Пошли к Вальке. Тот, как обычно, сидел в своем теневом кабинете со спущенными шторами и объяснялся жестами.