Иван-царевич и С. Волк. Жар-птица - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Багдерина cтр.№ 60

— Не надо угроз, — укоризненно покачал головой Мур.

— Это не угроза. Это констатация факта.

Иоганн Гугенберг с большим рулоном в одной руке и ведерком клея — в другой, выбрал подходящую поверхность и приступил к работе. Взмах кистью, ловкое движение руки — и очередная афиша заняла свое место в интерьере города и его истории.

ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!!

ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!!

ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!!

ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК

«БРАТ»

Этот спектакль совершит переворот!!!

И внизу — шрифтом поменьше: «Вход бесплатный. Начало представления — в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели.»

Щелкнул кнут — и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги.

А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями «Мы работаем до восьми часов», «Даешь свет» и «Франсуа Генрих Манер — не очень умный человек» укрепился очередной плакат.

После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут — работа у них больно уж вредная.

В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка — «с целью введения противника в заблуждение». Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен.

Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей.

Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого.

У заднего хода дворца раздалось вопросительное «Стук-стук-стук».

— Кто т… Что за шутки! — открылось и захлопнулось окошко калитки привратника.

Стук-стук-стук.

— Я сказал — что за дурацкие шутки!

Стук-стук-стук.

— Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь — я вызову солдат, и они тебя…

И тут темнота заговорила.

— Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк.

— Земляк? — проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. — А я думал, что вас на разных фабриках красят.

— Я ессе меньсе месяса негр, а как узе вас, белых, ненавизу! — процедил сквозь зубы минисингер, презрительно прошествовав мимо в сопровождении предвкушающего веселый вечер молодого офицера.

— Ха, Нгар, это просто классно, что ты пришел — мы тут как раз в кости игру затеяли!

— Я не играю в косси, Мкаи, — снисходительно ответствовал мини-сингер.

— И картишки разложили!

— И в карсы тозе, — менестрель остался равнодушен.

— И девчонки подошли. Вернее, проснулись!

— Продазные зенсины — это посло, приясель.

— И пятилетнего красного бочонок только что открыли!

— Где?!

— Ну, вот — другое дело! — радостно засмеялся гвардеец. — И, я надеюсь, что ты немного попоешь нам, земеля, а? Лютня твоя у нас осталась — правда, помятая маленько — так ведь ты на нее сам сел, помнишь?

— У меня новая, — отмахнулся Гарри.

— В прошлый раз ребятам знаешь, как понравилось! Особенно песенки про восемь покойников и жестянки-банки-склянки! Ты настоящий талант! Да мы, в Узамбаре, вообще все такие! Вон, в том дворике сидит наша теплая компашка, заруливай! Эгей, бваны, смотрите, кто к нам пришел!

— Гарри! — завизжали девицы.

— Гарри! — взревели господа офицеры.

— Кружку нашему барду!

— Скамейку нашему барду!

— Подходи!

— Наливай!

— Хо-хо!!!..

Проклятое солнце резануло по закрытым векам как ножом.

Гарри застонал, попробовал отвернуться, напоролся щекой на что-то острое, застонал еще громче и сделал попытку поднять руку, чтобы закрыться от лучей всепроникающего наглого светила.

Голова — как фабрика фейерверков после взрыва. Во рту гадостно. Язык — как собачья подстилка. На теле — как будто кордебалет плясал. Хотя, возможно, так оно и было.

При мысли об этом мини-сингер улыбнулся — девчонки оказались хоть куда — как на подбор красавицы, умницы, просто обворожительны, а с начала-то показались — перезрелые туповатые дурнушки. Вот и доверяй первому впечатлению… А если бы не… не… как там ее… Айрина?.. Карина?.. ладно, не важно — то он бы в пух и прах в «девятку» продулся — а так хоть лосины и туника на нем, и…

Медальон!

Как кирпич… нет, как целый поддон кирпичей, рухнувший с пятого этажа, ударило это слово похмельного поэта по голове.

Медальон. Который он должен был передать принцу Джону. И что-то при этом сказать. Что? Что он… что у него… что ему… Нет. Не то. Да и какая теперь разница… Где медальон?

Гарри поднялся, попутно обнаружив, что спал в казарме, подложив под щеку разбитую новую лютню — подарок Мура, и принялся нервно себя обыскивать. Впрочем, это не заняло много времени. Карманов на остававшейся на нем одежде отродясь не было, а на шее висел только волшебный прибор — «иваноискатель» — переданный ему накануне князем Ярославским.

Князь.

Это была бочка с раствором, приземлившаяся поверх груды битого кирпича, и зацементировавшая унылую могилку злосчастного трубадура на веки вечные.

Сергий ему ничего не говорил, а Юджин — ничего не передавал, но и без этого минисингер знал, что пропажи медальона ему не пережить.

Чертов Мкаи! Он споил меня! Он, и эти его вонючие солдафоны со шлюхами! Будь они все лишены покаяния, будь они низвергнуты в самые бездонные глубины геены огненной, чтоб сгнили они заживо, чтоб крысы выели им селезенку, чтоб им марабу глаза выклевали, чтоб в мозгах у них поселились змеи, скорпионы и тарантулы, чтоб… — но ни одно проклятие не казалось ему достаточно сильным.

— Чтоб им князя Сергия встретить на своем пути! — вырвалось из измученной души менестреля и тогда, наконец, удовлетворенный, он обреченно замолк.

Теперь можно было и подумать.