Бегущие по мирам - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Колпакова cтр.№ 23

Уже идея именного ярлыка завоевала ему место в анналах виноделия и торговли. Такая малость – бумажный квадратик, ценой в малый грошик, а сколько выгоды! Наклеиваешь такую бумажечку на бутылку, пишешь на ней, что за вино, откуда, какого года, клеймо свое личное пропечатываешь. И вот уже не надо у выжиг-стеклодувов бутылки фасонные заказывать. Без того все видят, чье вино да как называется. А бутылки покупатели, как вино выпьют, сами тебе принесут, да еще поклонятся, потому как ты им за десять пустых одну полную продашь с маленькой такой скидочкой, которая и цены-то одной посуды не покрывает. Сполоснуть их потом, высушить – и можно разливать по новой. А на ярлыке бутылочном еще и для картинок завлекательных место остается. Борун подрядил одного бедолагу, художника, изгнанного из столицы за то, что слишком похоже портреты со знатных особ писал. За кров и дармовую выпивку он ему на ярлыках таких красоточек представлял, не оторвешься. И в такой позе, и в этакой... И опять же законом-то не запрещено, потому как нет его, такого закона, во всем бесконечном гильдейском уставе.

Картинки народу полюбились. Прознав об этом, Борун тут же родил новую идею. Собираешь десять разных картинок с одной какой-нибудь красотулей, предъявляешь в винной лавке – и получаешь бутылку вина. Бесплатно! Сроку дал три месяца. Что тут началось... В очереди дуралеи сбивались, у прилавков давились, чуть весь город не спился вконец. Художник, тот, наоборот, пить почти перестал, целыми днями рисовал да заклинания бормотал – рисунки множил. А Борун не только распродал в эти три месяца годовой запас, но и избавился от залежавшегося в подвалах хлама. Задарма, известно, и кислятина сладка, да пьяному все равно, после десяти-то бутылок. Главное же, у других поставщиков торговля совсем встала, народ только Боруново винцо брал. Тут-то он и прибрал к рукам многие старые, уважаемые дела, вместе с виноградниками и винокурнями.

И стеснение почувствовал. В том смысле, что тесно ему стало. Захотелось большего. Он продолжал еще подгребать под себя виноделие, благо конкуренты валились сами, будто переспелые плоды с деревьев. Стыдно было не подобрать, он и подбирал, но уже равнодушно, по привычке. Боруна грызла необъяснимая тоска. Ну стал он главным поильцем всех забулдыг в крае. Но даже их презренные, ценой в бутылку распоследней кислятины, душонки принадлежали не ему, а вину, которым он их снабжал. Он давал – они брали, отдавая взамен то, что ценили меньше вина – деньги. Они снова взяли над ним верх! Борун боялся, что так будет всегда. Это был плохой страх, он вышибал почву из-под ног, делал его слабым. Делал его заурядным.

Поэтому он предпочитал думать о делах. Вино – это скучно. Оно обрыдло ему еще в детстве, когда отец, напыщенный и неповоротливый в многослойных сукнах, поставив крошечного наследника у левого колена, вел бесконечные разговоры с такими же степенными собратьями по цеху. И гильдии ему обрыдли, и весь этот проклятый, невыносимо нудный порядок. Порядок, созданный нормальными людьми, которым благодаря магии и так служил весь мир! Им не нужно было трястись над последним горячим угольком в печи, поджигать одну свечу от другой, чтобы не остаться ввечеру вовсе без света... Конечно, Борун был избавлен от необходимости стеречь огонь. Дом у него был полон слуг, обеспечивавших хозяину безоблачное существование. Выродок, под крышей которого им приходилось обитать, очень хорошо платил. За такие деньжищи не то что сплетничать забудешь – собственный язык проглотишь, если согрешит. Сладить с ездовыми животными, предсказать погоду, охранить от порчи урожай в хранилищах и от плесени платье в сундуках, поднять тесто в квашне, зашептать ломоту в спине – в бесчисленных мелочах обыденной жизни он день за днем зависел от ничтожных людишек. Ему было страшно – он называл это томлением.

Тоска по настоящим свершениям томила Боруна. Он бросил замшелый городок в сиволапой южной провинции и, едва освоившись в столице, рьяно взялся за дело. Голову, свободную от глупых заклинаний, буквально переполняли восхитительные идеи. Начал с привычного. Быстро скупил добрую половину таверн. И самых смазливых потаскух. Вместо подворотен и публичных садов они теперь радовали публику своими прелестями в заведениях Боруна. Гильдия, конечно, подняла вой. К нему потянулись с угрозами крайне неприятные, дурно воспитанные типы. Но почуяли, чем дело пахнет, и увяли. Дело пахло тяжело и непрельстительно: Большим королевским судом, пылью судейских мантий, плесневелым камнем знобких подвальных темниц... Девочки-то на Боруна не по основному ремеслу работали, а чинно-примерно посиживали с посетителями за столами, попивали проставленное теми вино и им подливали да вели сердечные беседы. Веселили, одним словом, гостей, чтобы тем, значит, отдыхалось лучше. А что Борун женщин в питейное заведение пустил, так ведь гулящие – они не отцовы дочери и не мужние жены, они сами по себе, так что и здесь закону никакого ущемления от него не наблюдалось. Стало быть, морды разбойничьи, которые грозить ему ходили, и были единственные беззаконные преступники. Один Борунов кабак тем не менее пожгли и некое число девок отметелили, кому и личико порезали сгоряча. Тем дело и успокоилось.

Потом он с оглушительным успехом повторил в столице свой провинциальный опыт с собиранием этикеток. Хотел уже сделать мероприятие регулярным, но вмешался случай. Одна из красавиц, вдохновенно изображенная незадачливым мазилой в позе самой распаляющей, оказалась как две капли воды похожа на любимую дочку одного ну очень знатного человека. Возможности у любящего отца были большие. Борун пережил несколько очень неприятных дней в подвале заброшенной развалюхи в нищем пригороде. Художник, дурья башка, рыдал и клялся, что вышло все случайно, что девицы этой он в глаза не видел, и все валил на пророческую силу искусства. Борун ему чуть собственными руками шею не свернул. Не свернул, отпустил. Но от судьбы не скроешься – пропал обалдуй, потом нашелся, всплыл в большой клоаке за городом. А в городе пылали трактиры. Борун понял, что придется выползать из подпола и договариваться.

Замирение обошлось в круглую сумму. Мазилу было не вернуть, разоренное хозяйство нуждалось в срочных денежных вливаниях. Спавший с лица, посуровевший Борун напряг свой мощный ум и родил новый оригинальный замысел. Он давно приметил, что столичные люди еще более жадны, завистливы и суетны, чем просто люди. В провинции считалось приличным не отличаться от соседей в скромности и благочинии, чаще показном, здесь – в роскоши и столь же показном блеске. Там было стыдным иметь больше других, здесь – чего-то не иметь. Борун поначалу даже растерялся, обнаружив такое громадное скопление людей, обуреваемых жаждами столь же жгучими и неутолимыми, что и он сам. Здесь все хотели иметь, иметь и иметь, гораздо больше, чем могло понадобиться, и уж точно больше, чем большинству было по карману.

И Борун – бессильный урод, неспособный сотворить даже самого маленького чуда, – стал для всех этих людей чудотворцем. Стал осуществлением их желаний, утолением их жажды, топливом для их гордыни. Они хотят денег, чтобы покупать вещи? Он даст им – нет, не деньги, он не ростовщик и не смог бы проникнуть в их замкнутый круг, даже если бы очень захотел. Он даст им вещи – просто даст, как лучшим друзьям, без всяких денег. Грамотку только особую подписать предложит. А деньги они ему вернут. И не сразу, а частями, с малюсенькой приплатой. Потом вернут, когда появятся. Они ведь обязательно появятся! Конечно, если не появятся, то... читай грамотку, в самом низу, где буковки мелкие. Но это так, на всякий случай...