Грот танцующих оленей - читать онлайн книгу. Автор: Клиффорд Саймак cтр.№ 113

Они выглядят красиво. Дед выглядит счастливым. Он качается в гамаке. Стакан стоит у него на груди. Мы счастливы, что они счастливы. Мы идем работать. Смит отдает мне мотыгу. У нее новая хорошая рукоятка. Я благодарю его. Смит говорит, что он не понимает Звяк-Ногу. Звяк-Нога уверяет, что он читал про то, что говорит. В старых рукописях. Ищет рукописи в древнем городе. Далеко. Смит спрашивает, что я знаю про город. Я ничего не знаю. Мы не понимаем совсем. Кроме того, я не знаю, что такое рукопись. Звучит важно.

Я пропалываю кукурузу. Приходит Проповедник. Я говорю: Джошуа недавно стоял под деревом, читал Библию. Он говорит: Джошуа только читает. Проповедник интерпретирует. Я спрашиваю, что такое — интерпретирует. Он говорит что. Я спрашиваю, как писать. Он говорит как. Он знает, что я учусь писать. Всегда помогает. Но он очень важный.

Наступает ночь. Луны еще нет. Не могу больше пропалывать, потому что ничего не видно. Прислоняю мотыгу к дереву. Иду к Джорджу помогать делать самогон. Джордж рад. Один не справляется.

Я спрашиваю, почему Звяк-Нога говорит одно и то же. Он говорит: повторение. Я спрашиваю зачем. Он не уверен. Думает, что, если повторять одно и то же часто, роботы верят. Люди делали так в давние времена. Чтобы заставлять других людей верить. Я спрашиваю, что он знает про давние времена. Он говорит: мало. Должен помнить больше, но не помнит. Я тоже должен помнить, но не помню. Это было давно.

Джордж разводит хороший огонь под котлом, и он светит на нас. Мы стоим у огня и смотрим. Внутри делается хорошо.

Не знаю, почему от огня хорошо. Сова кричит на болоте. Не знаю, почему крик совы заставляет чувствовать одиночество. Я не одинокий. Рядом со мной Джордж. Я многого не знаю. Что такое рукопись и про город. Что такое вкусно. Что было в давние времена. Но мне хорошо. Никто не понимает, что такое хорошо. Все равно хорошо.

Прибегают домашние роботы. Говорят, дядя Джон болеет. Нужен врач. Говорят, дядя Джон уже не видит змей. Видит теперь голубого крокодила. С розовыми пятнами. Должно быть, дядя Джон сильно болеет. Не бывает голубых крокодилов. С розовыми пятнами.

Джордж говорит, что бежит в дом помогать. Говорит, чтобы я бежал за врачом. Джордж и домашние роботы убегают. Очень быстро. Я бегу да Доком. Очень быстро. Нахожу Дока на болоте. У него есть фонарь. Он выкапывает корешки. Он всегда выкапывает корешки. Все про них знает. Делает из них лекарства, чтобы чинить людей.

Он стоит в грязи. Говорит, плохо, что дядя Джон болеет. Говорит, плохо, что голубой крокодил. Говорит, потом бывает фиолетовый слон. Это совсем плохо.

Мы бежим. Потом я держу фонарь. Док смывает грязь. Он никогда не приходит к людям грязный. Мы берем лекарства и бежим к дому. Появляется луна. Но я не гашу фонарь. Так светлее.

Мы прибегаем к дому. Гамак между деревьями пустой. Ветер качает гамак. Дом высокий и белый. Все окна светятся. Дед сидит в кресле-качалке перед домом. Он раскачивается. Он один. В доме плачут женщины. Через высокое окно я вижу, что внутри. Большая штука, которую люди называют люстрой, висит под потолком. Она стеклянная. В ней много свечей. Все свечи горят. Стекло выглядит красиво. Мебель блестит на свету. Все чисто и отполировано. Домашние роботы работают хорошо. Я горжусь.

Мы поднимаемся по ступенькам. Дед говорит: поздно. Говорит, мой сын Джон умер. Я не понимаю, что такое умер. Когда люди умирают, их кладут в землю. Засыпают. Говорят над ними разные слова. Над головой кладут большой камень. За домом есть специальное место для тех, кто умер. Там много камней. Некоторые новые. Некоторые старые. Есть такие старые, что на них нельзя разобрать буквы.

Док вбегает в дом. Хочет убедиться, что Дед не ошибся. Я стою и не знаю, что делать. Очень печально. Не знаю почему. Знаю только, что, когда умер, это плохо. Наверно, потому что Дед очень печальный. Он говорит: Сэм, садись, поговорим. Я говорю: я не могу сидеть. Роботы стоят, когда люди сидят. Нельзя забывать обычай. Он говорит: к чертовой матери забудь свою упрямую гордость. Садись. Сидеть хорошо. Я все время сижу. Согни колени и садись. Он говорит: вон в то кресло. Я смотрю на кресло. Думаю, что может сломаться. Кресло сделано для людей. Роботы тяжелее людей. Не хочется сломать кресло. Чтобы его сделать, надо много времени. Роботы-плотники тратят много времени, чтобы сделать кресло.

Дед приказывает садиться. Я думаю: ладно не мое дело. Сажусь. Кресло скрипит, но не ломается. Сидеть хорошо. Я немного раскачиваюсь. Раскачиваться тоже хорошо. Мы сидим и смотрим на лужайку. Светит луна. Лужайка красивая в лунном свете. Дальше видны деревья и кукурузные поля.

Дед говорит: что за черт, человек живет всю жизнь, ничего не делает и умирает от самогона. Я спрашиваю, почему от самогона. Обидно, что Дед говорит — от самогона. Мы с Джорджем делаем очень хороший самогон. Дед говорит: отчего же еще. Только от самогона бывают голубые крокодилы с розовыми пятнами. Про фиолетового слона он не говорит. Я думаю, что такое слон. Этого я тоже не знаю.

Дед говорит: Сэм, мы все ни к черту не годимся. Ни вы, ни мы. Люди только сидят целыми днями и ни черта не делают. Немного охотятся. Немного ловят рыбу. Играют в карты. Пьют. Нужно делать что-то большое и важное. А мы не делаем. Когда мы живем, мы никому не нужны. Когда мы умираем, никто про нас не вспоминает. Ни к черту мы не годимся.

Он качается в кресле. Мне не нравится, что он говорит. Ему печально. Но благородные люди не должны так говорить. Они должны лежать в гамаке и не говорить таких слов. Мне неуютно. Хочется уйти, но это невежливо.

У подножья холма собираются роботы. Стоят. Смотрят на дом. Потом подходят ближе. Стоят молча. Сочувствуют. Дают людям понять, что им тоже печально.

Дед говорит: мы все отбросы. Давно это понимал, но не мог сказать. Теперь могу. Живем как в болоте. Все разваливается, потому что нам ни до чего нет дела. Охотимся понемногу. Ловим рыбу. Пьем. Сидим целыми днями и треплемся. И ни черта не делаем. Потому что мы отбросы.

Я хочу его остановить. Я говорю: Дед, не надо. Я не хочу его слушать. Он говорит то, что говорит Звяк-Нога. Он не обращает на меня внимания. Продолжает говорить.

Он говорит: давно-давно люди научились летать к звездам. Очень быстро. Во много раз быстрее скорости света. Они нашли много хороших планет. Лучше, чем Земля. Намного лучше. Построили много кораблей. Все улетели. Все, кроме нас. Нас оставили. Умные улетели. Работяги улетели. А бродяг, бездельников и лентяев оставили. Мы никому не нужны на их новых планетах. Когда все улетели, мы переселились в хорошие дома. Нас некому было остановить. Им все равно, что мы тут делаем. Так и живем. Ничего не делаем и не меняемся. Нам ни к чему. Все за нас делаете вы. А мы ни черта не делаем. Даже не учимся читать. Когда над могилой сына будут читать молитву, это будет делать кто-то из вас.

Я говорю: не надо, не надо так говорить. Я весь плачу внутри. Своими словами он ломает красоту. Он отбирает гордость и смысл. Он делает то, что не мог сделать Звяк-Нога.

Он говорит: вам тоже нечем гордиться. Мы все никуда не годимся. Хороших роботов тоже взяли с собой. А вас оставили здесь. Потому что вы устарели. Потому что вы неуклюжие и неаккуратные. Вы не нужны им. И нас и вас оставили здесь, потому что никто из нас не стоит даже места, которое мы заняли бы в ракете.