Прелесть - читать онлайн книгу. Автор: Клиффорд Саймак cтр.№ 190

— Теперь мы квиты, — сказала Цита. — Мне пришлось сходить за помощью.

Дункан кивнул. Он подтянул к себе ногу, которая ниже колена потеряла чувствительность, и, используя ружье в качестве костыля, встал. Он постарался наступить на поврежденную ногу, и все его тело пронзила боль.

Он удержался, опершись о ружье, и повернулся лицом к Ците.

— Спасибо, дружище, — сказал он. — Я не думал, что ты это сделаешь.

— Теперь ты больше не будешь за мной охотиться? Дункан покачал головой:

— Я не в форме. Я пойду домой.

— Это все было из-за вуа? Ты охотился на меня из-за вуа?

— Вуа меня кормит, — сказал Дункан. — Я не могу позволить тебе ее есть.

Цита молчала, и Дункан наблюдал за ней. Затем он, опираясь на ружье, заковылял к дому. Цита поспешила его догнать.

— Давай договоримся, господин, я не буду есть вуа, а ты не будешь за мной охотиться. Это справедливо?

— Меня это устраивает, — сказал Дункан. — На этом и порешим.

Он протянул руку, и Цита подняла лапу. Они пожали друг другу руки, не очень ловко, но зато торжественно.

— А теперь, — сказала Цита, — я провожу тебя до дома. А то крикуны расправятся с тобой прежде, чем ты выйдешь из леса.

Они остановились на бугре. Перед ними лежала ферма, и грядки вуа тянулись прямыми зелеными рядами по красной земле.

— Отсюда ты сам доберешься, — сказала Цита, — а то я совсем истощилась. Так трудно быть умной. Я хочу вернуться к незнанию и спокойствию.

— Приятно было с тобой встретиться, — вежливо сказал Дункан. — И спасибо, что ты меня не оставила.

Он побрел вниз по склону, опираясь на ружье-костыль. Вдруг он нахмурился и обернулся.

— Послушай, — сказал он, — ты ведь опять превратишься в животное и обо всем забудешь. В один прекрасный день ты наткнешься на прекрасные свежие нежные побеги вуа и…

— Проще простого, — сказала Цита. — Если ты увидишь, что я ем вуа, начни на меня охотиться. Как только ты начнешь меня преследовать, я сразу поумнею, и все будет в порядке.

— Точно, — согласился Дункан. — Все должно быть в порядке. Он, ковыляя, стал спускаться с холма, а Цита смотрела ему вслед.

«Замечательное существо, — думала она. — Следующий раз, когда я буду делать маленьких, я обязательно сотворю дюжину таких, как он».

Она повернулась и направилась в гущу кустарника.

Она чувствовала, как разум ускользает от нее, чувствовала, как возвращается старое привычное беззаботное спокойствие. Но это ощущение было смешано с предвкушением радости при мысли о том, какой замечательный сюрприз она приготовила для своего нового друга.

«Разве он не будет счастлив, когда я принесу их к его порогу», — думала Цита.

Пусть счастье не покидает его!

Чак Дойл шел вдоль высокой кирпичной стены, отделявшей городской дон Дж. Говарда Меткалфа от пошлой действительности, и вдруг увидел, как через стену перелетела двадцатидолларовая бумажка.

Учтите, что Дойл не из тех, кто хлопает ушами, — он себе клыки обломал в этом грубом мире. И хоть никто не скажет, что Дойл семи пядей во лбу, дураком его тоже считать не стоит. Поэтому не удивительно, что, увидев деньги посреди улицы, он их очень быстро подобрал.

Он оглянулся, чтобы проверить, не следят ли за ним, — может, кто-то решил подшутить таким образом или, что еще хуже, отобрать деньги?

Но вряд ли за ним следили: в этой части города каждый занимался своим делом и принимал все меры к тому, чтобы остальные занимались тем же, чему в большинстве случаев помогали высокие стены. И улица, на которой Дойл намеревался присвоить банкнот, была, по совести говоря, даже не улицей, а глухим переулком, отделяющим кирпичную стену резиденции Меткалфа от изгороди банкира Дж. С. Грегга. Дойл поставил там свою машину, потому что на бульваре, куда выходили фасады домов, не было свободного места.

Никого не обнаружив, Дойл поставил на землю фотоаппараты и погнался за бумажкой, плывущей над переулком. Он схватил ее с резвостью кошки, ловящей мышь, и вот именно тогда-то он и заметил, что это не какой-нибудь доллар и даже не пятидолларовик, а самые настоящие двадцать долларов. Бумажка похрустывала — она была такой новенькой, что еще блестела, и, держа ее нежно кончиками пальцев, Дойл решил отправиться к Бенни и совершить одно или несколько возлияний, чтобы отметить колоссальное везение.

Легкий ветерок проносился по переулку, и листва немногих деревьев, что росли в нем, вкупе с листвой многочисленных деревьев, что росли за заборами и оградами на подстриженных лужайках, шумела, как приглушенный симфонический оркестр. Ярко светило солнце, и не было никакого намека на дождь, и воздух был чист и свеж, и мир был удивительно хорош. И с каждым моментом становился все лучше.

Потому что через стену резиденции Меткалфа вслед за первой бумажкой, весело танцуя по ветру, перелетели и другие.

Дойл увидел их, и на миг его словно парализовало, глаза вылезли из орбит, и у него перехватило дыхание. Но в следующий момент он уже начал хватать бумажки обеими руками, набивая ими карманы, задыхаясь от страха, что какой-нибудь из банкнотов может улететь. Он был во власти убеждения, что, как только он подберет эти деньги, ему надо бежать отсюда со всех ног.

Он знал, что деньги кому-то принадлежат, и был уверен, что даже на этой улице не найдется человека, настолько презирающего бумажные купюры, что он позволит им улететь и не попытается задержать их.

Так что он собрал деньги и, убедившись, что не упустил ни одной бумажки, бросился к своей машине.

Через несколько кварталов, в укромном месте он остановил машину на обочине, опустошил карманы, разглаживая банкноты и складывая их в ровные стопки на сиденье. Их оказалось куда больше, чем он предполагал.

Тяжело дыша, Дойл поднял пачку — пересчитать деньги — и заметил, что из нее что-то торчит. Он попытался щелчком сбить это нечто, но оно осталось на месте. Казалось, оно приклеено к одному из банкнотов. Он дернул, и банкнот вылез из пачки.

Это был черешок, такой же, как у яблока или вишни, черешок, крепко и естественно приросший к углу двадцатидолларовой бумажки.

Он бросил пачку на сиденье, поднял банкнот за черешок, и ему стало ясно, что совсем недавно черешок был прикреплен к ветке.

Дойл тихо присвистнул.

«Денежное дерево», — подумал он.

Но денежных деревьев не бывает. Никогда не было денежных деревьев, и никогда их не будет.

— Мне мерещится чертовщина, — сказал Дойл, — а ведь я уже несколько часов капли в рот не брал.

Ему достаточно было закрыть глаза — и вот оно, могучее дерево с толстым стволом, высокое, прямое, с раскидистыми ветвями, с множеством листьев. И каждый лист — двадцатидолларовая бумажка. Ветер играет листьями и рождает денежную музыку, а человек может лежать в тени дерева и ни о чем не заботиться, только подбирать падающие листья и класть их в карманы.