- Каждый, кто входит, получит осознание цели. Каждый, получающий цель, станет собой.
- Меня зовут Абрам, - растерянно сказал Головко, зачем-то выставляя вперед руку.
- Если имя обретет почву, мир превратится в дух, - проговорил лежащий человек и поднял руку. - Я - Саша. Моего друга в этой реальности зовут Иван. Иван, а?
- Шэ, - сказал первый человек.
- Но вы сказали, что вы - Хек! - воскликнул Софрон.
- Иван Хек, - мягко сказал Иван Хек, проходя внутрь чума и садясь на белую шкуру. - Идите сюда, ложитесь, или садитесь.
Жукаускас быстро подошел к черной шкуре и поставил рядом с ней свою сумку. Головко проследовал за ними, нагнувшись, потому что из-за своего большого роста он еле помещался внутри. Они уселись, потом Головко снял с себя коричневую куртку. Посреди чума была печка с зеленой трубой, выходящей вверх; в ней горели дрова. Рядом с дыркой для трубы висела лиловая электрическая лампа, она слегка покачивалась, непонятно отчего, и повсюду бегали красивые таинственные тени. Все стенки, составляющие чум, внутри оказались белыми, но было непонятно - сделаны они из шкур, или из чего-нибудь еще. От печки шел уютный жар; Жукаускас протянул к ней ладони. Иван Хек погладил левой рукой свою бороду, а потом достал откуда-то маленькую веточку с засохшими желтыми листьями.
- Растение, - сказал он и положил веточку перед собой.
- Вы просто приехали сюда, или вы имеете цель своего пути? - спросил вдруг Саша Васильев.
Жукаускас смущенно улыбнулся, посмотрел вокруг и тихо сказал:
- У вас есть электричество? Мне показалось, что тут только чумы и тундра.
- Это - поселок Кюсюр, - насмешливо проговорил Васильев.
- Но если у вас в Кюсюре чумы и костры, откуда у вас в чуме лампа и свет? И где ваша гостиница, почта, поселковый совет?
Васильев ударил ладонью по шкуре, на которой лежал.
- Совет здесь, - сказал он. - Все, что есть здесь, есть совет. Свет вокруг и внутри. Все, что вы видите - свет. Вы видите свет и хотите знать совет, но наша географическая точка, в которой сейчас пребывает Иван Хек, вы, вы и я, давно электрифицирована. Однажды некто раскрасил столбы в цвет зари, и провода - в цвет небес. Но вы не заметили этого. Вам все равно. Но я прошу прощения, хотя это не то.
- Вы хотите сказать, что сюда проведены провода? - спросил Софрон, оглядываясь.
- Не будьте таким настырным, - прошептал Головко. - Разве это главное?
- Да, - сказал Софрон.
- Хорошо! - воскликнул Хек. - Я могу высказать свою уверенность в том, что электричество проходит по кабелю, существующему внутри, в вечной мерзлоте. Это - прекрасный современный красивый кабель. Он проложен давно.
- Замечательно, - проговорил Софрон, - но тогда почему у вас все так?!
- Как?! - сказали хором Хек и Васильев и засмеялись.
- Ну так, - задумчиво произнес Софрон Жукаускас, - так. Не по-советски, не по-депски. Этого не должно быть, должен быть совет, должна быть проблема, должно быть недовольство, должен быть хаос. Ведь мы ехали недолго!
- Но здесь космос, - ответил Хек. - И ведь вы не хотите своей Депии, как вы называете это образование. Радуйтесь, смотрите на огонь!
- Я смотрю, - тихо сказал Софрон. - Это странно. Почему я увидел цветок, и он мне понравился? Почему здесь существуют чумы разных цветов? Где вы работаете, если я - Старший Инструктор, а Головко - биолог? Скажите пожалуйста, как пройти в гостиницу?!
- Мы не работаем, - проговорил Васильев и привстал. - Мы говорим. Мы говорим <шика-сыка>. Другие делают другое. Здесь чумы, потому что здесь тундра. Вам понравился цветок, потому что вы - в тундре. Здесь нет гостиницы, но есть чум. Вы можете уйти туда. Шамильпек?!
- Что?!
Васильев засмеялся, лотом сел на пол.
- Вы так удивились, как будто я что-то сказал. Но я ничего не сказал, я только произнес несколько звуков, не имеющих смысла, но имеющих нужную интонацию. Возможно, это мой язык. И потом, так ли уж вас интересуют слова? А если они вас так интересуют, вы можете внести в мою речь любое восхищение и любовь, на которую вы только способны; и новое великое слово воссияет над всеми нами, словно волшебный венец!
Проговорив это, Васильев встал, потом сделал два приседания.
- Почему вы так взволнованы, вы же уехали и приехали. И потом, вам нужно другое; хотя, кто я такой, чтобы говорить об этом?
- А что такое тундра? - ошарашено спросил Софрон. Хек подошел к печке, вынул оттуда горящую палку, потом засунул ее обратно.
- Тундра - это все, - сказал он. Они все замолчали; и только пламя издавало свой характерный шумящий звук.
- Подождите, - вдруг сказал Головко, - подождите, подождите. Софрон Исаевич - мой напарник, он с вами поговорил, видимо, он не так выразился, дело в том, что мы приехали по делу; если можно, отведите нас туда, где можно переночевать, мы, разумеется, заплатим, мы бы очень вас попросили; и еще у нас есть вопрос, нам нужен такой человек, который здесь живет, в общем, он должен быть, его зовут Август.
- Август? - презрительно сказал Хек. - Кто это - Август?
- Я знаю, - вмешался Васильев. - Ты знаешь. Это такой юноша, он не блещет умом и талантом, он бледен и довольно вежлив. Но его сейчас нет!
- Я не знаю! - воскликнул Хек. - Я знаю все! Я знают всех! Август - это не то.
- Ты знаешь, - настоятельно проговорил Васильев и сел на свою рыжую шкуру. - Он слушается нас. Он член какой-то партии, ты помнишь.
- ЛДРПЯ, - сказал Хек.
- Да. У него стоит радиопередатчик, они собираются присоединить Якутию к Америке и прорыть туннель под Ледовитым океаном. Полный маразм! Бредовые ребята, но они ничем не хуже других людей. По крайней мере, это весело.
- Блядь! - крикнул Софрон.
- Вот видите, - вкрадчиво прошептал Саша Васильев. - Теперь вы говорите слово, не несущее, в принципе, ни для вас, ни для меня никакой смысловой нагрузки. Опять-таки, оно имеет лишь интонацию, а не истинный Смысл! Конечно, можно внести в него любое восхищение и любовь, на которую вы только способны, и новое великое слово воссияет над всеми нами, словно волшебный венец!
- Нет, - сказал Софрон, - туннель возможен. Прямо под Северным полюсом!...
- Ерунда, - быстро перебил его Абрам, скорчив рожу. - Где же этот Август?
- Его никогда и не было, - высокомерно проговорил Хек.
- Он у нас работает. Как раз он работает. Он собирает священные плоды жэ. Он и сейчас их собирает. Жэ - это прекрасный летний цветок, распускающийся на заре; это - сердце тундры. Мы продаем их и получаем электричество, покой и уют.
- Вас не трогают из-за жэ? - спросил Софрон.
- За жэ нам дают обувь и краски! - горделиво ответил Васильев. - И мы существуем здесь, как подлинные жители и главные существа, и мы говорим!