Русалия - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Амутных cтр.№ 77

Когда же наконец губы Иосифа, перламутровые от рыбьего жира, были утерты, он совсем в другом настроении выслушал доклад о том, что царица вместе с детьми дожидается в опаловой комнате, а рабби Нафан прибудет с минуты на минуту.

В пестроте расписных стен и невысоких, но многочисленных предметов обстановки, с неумеренной щедростью инкрустированных белыми, желтыми, черными с радужной игрой цветов, красными и зелеными камнями, первый момент не сразу возможно было различить обряженных в столь же цветистые одеяния людей. Но вот из сверканий и радуг бессчетных самоцветов вычертилась округлая женская фигура и, простерши вперед полные руки с короткими пальцами усыпанными перстнями, устремилась к Иосифу.

— Да будет тебе много счастья! — воскликнула женщина, соединяя руки с руками супруга.

— Как твое здоровье, Шифра? — отвечал супруг. — Как твоя печень?

— Ничего. Елеазар принес мне новое снадобье, которое привозят из Русии [307] , - и теперь ничего.

Наружность малика Иосифа и царицы сходствовали друг с другом до невероятия. Постороннему глазу и вовсе могло бы показаться, что перед ним близнецы сестры, одна из которых почему-то облачилась в мужское платье и не успела раскрасить лицо сурьмой и кармином.

— Что случилось, что ты пришла в такую рань и привела всех детей? — спросила та, что была не накрашена. — Идите сюда! Помогите мне сесть. Опять ноги ломит.

Двое старших сыновей поспешили положить несколько ярких подушек на низкий длинный сундук, рдевший от осыпавших его огненных опалов.

— Садись, — указал он жене место рядом с собой. — И вы идите сюда!

Однако всему царскому потомству (еще двоим сыновьям и пяти девицам) места на сундуке не хватило, и они, подобные стае многоцветных эдемских птиц, расселись на ближайших к сундуку креслах и ларях, а самая младшенькая — четырехлетняя Эсфирь — решительно забралась отцу на колени.

— Сегодня девятый день нисана [308] … — нежно улыбнулась кроваво-красными губами Шифра.

— Ну — у… — согласился Иосиф. — Но мы отправляемся в наш летний дворец в конце месяца…

— Конечно. Конечно! Но в месяце нисане мы празднуем…

— Песах?

— Папа, — заерзала на коленях властителя Хазарии малолетняя дочь, — посмотри, у меня тут что-то чешется.

— Да, мой дорогой, — продолжала Шифра, — но ты же знаешь, что каждый год в последнюю неделю перед праздником в любой еврейской семье все собираются для того, чтобы изучать и повторять историю и заповеди Песаха. Так мы подготавливаем себя к празднованию дня освобождения нашего народа из-под гнета злых сил.

Она бросила на мужа осторожный взгляд сильно подведенных глаз и тотчас возвела их горе, зашептала:

— Да превратятся все громы и молнии, набрасывавшиеся на наш народ, в дожди благословения. Да наступит время слова Всесвятого, и да соберет он наших рассеянных из четырех концов земли по пришествии помазанника его поскорее, в наши дни. Амен.

— Амен, — поморщившись повторил Иосиф.

И кое-кто из детей вполголоса отозвался:

— Амен.

— Для этого мы и ждем сейчас, — продолжила царица прерванные молитвенным порывом слова, — ждем прихода рабби Нафана, не смотря на то, что много раз…

В дверях появился один из привилегированных слуг и сообщил, что рабби Нафан здесь.

Нафан был всего несколькими годами старше Иосифа. Будь он древним старцем, возможно, царю Хазарии было бы чуть проще справляться при подобных встречах со жгучей досадой: почему ему, владыке судеб народов, многочисленных, как песок на берегу моря, живущих на юге до Баб-ал-Абваба [309] , на севере — до Варяжского моря [310] , до Русского моря на западе, ему, хозяину всех народов на востоке, живущих от Итиля на протяжении четырех месяцев пути, почему ему, царю царей, приходится принимать во внимание чью-то волю?.. Но, конечно, Иосиф прекрасно понимал, что хотя этот человек не имеет непосредственного влияния на пастухов страны Баса [311] , ему подчинено сознание нескольких тысяч единоплеменников, живущих в Итиле или в диаспоре, чья общественная воля и удерживает его на троне Новой Иудеи. И потому надо уметь простить и состояние, едва ли многим уступающее его собственному, и образование, полученное в академии Иерусалима, и то… и то, что этот дерзкий сухощавый человек вовсе не похож на женщину…

Первый священнослужитель Хазарии для посещения царской семьи выбрал облачение самое торжественное, в каковом его можно было видеть в синагоге по значительным праздникам. Несколько слоев драгоценных одежд, доходивших до колена и оставлявших открытыми сухие волосатые голени, оплетенные ремешками сандалий, покрывал наплечник, схваченный золотым поясом, сколотый на плечах массивными золотыми фибулами с ониксом — камнем, из которого был выстроен сметенный Набукудурриусуром легендарный еврейский храм. На груди рабби Нафана искрились двенадцать самоцветных камней, по три в четырех рядах, долженствующие напоминать о двенадцати коленах Израилевых. Высокий войлочный цилиндр на голове, замысловато обвитый парчовым жгутом, дополняла золотая налобная повязка с надписью на арамейском языке «Святыня Господня».

Без ритуальных ужимок, по-свойски, рабби был встречен семьей и с радушием усажен в низкое и широкое кресло, опаловые вставки на котором составляли основные иудейские символы. Иосиф, правда, вновь поморщился в тот момент, когда Нафан, внимательно оглядывая роскошное седалище, огладил золоченые подлокотники, но объяснил себе это тем, что в этот момент ощутил обычную колющую боль в почках.

— Прекрасная работа! — птичьим гортанным голосом похвалил Нафан предложенное ему кресло. — Неужели у нас научились делать?

— Нет-нет. Подарок Эдома, — неаккуратно прикрыв смущением невольную похвальбу, улыбнулась большими немолодыми накрашенными губами Шифра. — Но изготовлено оно все равно в Куштантинии.

Иосиф и Шифра переглянулись, проделав это до потешности единообразно. Несмотря на сие их необыкновенное сходство, делавшее их похожими на сестер, Шифра, вне всякого сомнения, смотрелась куда свежее своей «сестры» Иосифа: во всем ее теле, в арбузном животе и дынеподобных грудях, в затопившем лицо жирке, в светло-карих подрисованных глазах и большом красном рте с отвалившейся нижней губой было куда больше жизни, взыскивающей внимание чувственности, нежели в облике малика. Переглянувшись, и малик, и его супруга единовременно произвели руками, вспыхивавшими самоцветным блеском, одинаковый жест, готовясь произнести слово, но Шифра оказалась проворнее: