Дело победившей обезьяны - читать онлайн книгу. Автор: Хольм ван Зайчик cтр.№ 23

Баг рассуждал просто.

И даже посвятил в свои рассуждения Стасю.

Частично.

Допустим, что Крюк сейчас, как и они, в Мосыкэ. Неясно – зачем и почему, но в Мосыкэ.

Допустим. Известно об этом лишь со слов его матушки, Матвеи Онисимовны, особы, прямо скажем, престарелой. Даже отец Крюка сына своего на улице не видел. То ли тот сбежал слишком быстро, то ли вообще там Максима не было – Матвее Онисимовне могло ведь и показаться. Чай, не девочка. Зрение уже не то.

С другой стороны, вполне может быть, что и не померещилось матери. Приказ-то на подчинение отдан – к родственникам не ходить, к примеру, в Управление не соваться. А вот чтобы издали на дом родной смотреть – этого в приказе пожалуй что и не было. Не догадались, скорпионы. Не предусмотрели. Да и дело-то где было? В Александрии. Не в Мосыкэ. И Крюк – а он отцелюбивый, этот Крюк, Баг имел не один случай в том убедиться – запросто мог прийти к родному дому. Вполне вероятно. Теоретически.

Иными словами, у нас есть показания немолодой уже женщины, ничем совершенно не подкрепленные. Было бы глупо явиться в Мосыковское Управление внешней охраны с такими, с позволения сказать, фактами. То есть вполне можно было бы явиться, помахать пайцзой, и все тут же забегали бы… Но Баг привык все делать сам. Или хотя бы сам руководить тем, что надобно сделать.

А кроме того, Баг принимал в есауле личное участие… Это тоже немало значило. Поручать гнаться за младшим сослуживцем мосыковским сыскарям, лишь результатом озабоченным… Нет, не лежало сердце.

Однако же без помощников, да еще в обществе Стаси, идти по следу есаула в густонаселенной Мосыкэ представлялось Багу делом нерезультативным, потому он и позвонил уж по дороге в гостиницу домой, в Александрию, Артемию Чжугэ и попросил дасюэши завтра же отправить сюда первьм утренним воздухолетом трех студентов, на которых возлагал наибольшие надежды: Ивана Хамидуллина, Василия Казаринского и… Цао Чунь-лянь. Да-да, именно. Обязательно – Цао Чунь-лянь. Будет практическое занятие на местности, объяснил Баг Артемию. Тот лишь обрадовался такому повороту событий – “очень хорошо, кхэ, очень” – и одобрил выбор ланчжуна – “прекрасные ребята, лучшие”, — однако же взял с него обещание, что прочим студентам из группы будет оказано сходное внимание и они также удостоятся практических занятий, кхэ-кхэ, на местности, но уже в Александрии. А чтобы не вызывать в группе ненужных разговоров, глава законоведческого отделения, предвосхитив просьбу Бага, взялся сам сообщить избранным студентам о том, что уже завтра поутру им надлежит явиться в такой-то номер гостиницы “Ойкумена”, попросив их притом особо никому не говорить о предстоящей поездке. И тем самым избавил Бага от излишних объяснений, к которым, говоря по совести, честный человекоохранитель не был готов, потому что не успел еще ничего путного придумать.

Все устроилось наилучшим образом: в распоряжении Бага будут трое молодых способных людей, три пары быстрых ног и три пары острых, внимательных, свежих глаз, и с их помощью, глядишь, вдруг следок какой появится. С другой стороны, студенты пройдут весьма существенную для них практику в ходе настоящего, живого расследования. А Баг, поручив им рутинную работу, сможет, гуляя со Стасей по городу, спокойно обдумывать добытые ими сведения и взвешивать все “за” и “против”. И что-нибудь обязательно придумает. По крайней мере, постарается.

…Позавтракав пораньше в гостиничной едальне, Баг и Стася изготовились к ожиданию студентов: Баг распорядился принести в его номер чайник жасминового чаю, они уже выпили по чашке, и честный человекоохранитель успел выкурить половину утренней сигары. Стася была оживлена более обычного: казалось, еще немного, и она, забыв про траур, сама побежит в город на поиски сына Матвеи Онисимовны. Ей очевидно не сиделось на месте, и лишь всем своим видом излучающий глубокое спокойствие Баг, неторопливо прикладывавшийся то к чашке, то к сигаре, удерживал ее в покойном кресле; впрочем, пару раз она все же прошлась по комнате – наискосок, из угла в угол – взглядывая на стенные часы и спрашивая: “Ну где же они, Баг? Где?” Баг поднял брови – всему свое время, нет повода для беспокойства, что ты бегаешь? — и тогда Стася уселась в кресло рядом и взяла наконец чашку с чаем, но все равно постукивала время от времени нервно по полированному подлокотнику длинными, ухоженными ногтями.

“Переживает… — со смутным чувством подумал Баг, глядя на нее. — Милостивая Гуаньинь, а ведь когда-то и я так же бегал, не мог усидеть на месте… Надо будет днем ее отвлечь как-то. Вот как раз в Храм Тысячеликой Гуаньинь сходим…” Вдруг вспомнился Богдан с его поразительной способностью воспринять чужую беду как свою собственную, и Баг ощутил некое неудобство: чувство оформилось – ему было немного стыдно того, что сам он сидит, спокойный и холодный как статуя, сидит и просто ждет, хотя не в пример Стасе давно знает есаула Крюка и относится к нему с симпатией. Казалось бы, именно он должен с ума сходить, думая о судьбе своего единочаятеля, должен сгорать от нетерпения тотчас сделать что-нибудь, куда-то бежать, искать, рыть носом снег… Однако же он сидел себе, пил чай, курил и ждал. Ибо опыт деятельно-розыскных мероприятий приучил Бага к тому, что в суете пользы нет, а поддавшийся внезапному порыву чувств, пусть даже и очень верных и понятных, подчас из-за того упускает нечто значительное и даже главное, а подобные упущения плачевно сказываются на конечном результате. Тут уж нужно выбирать, что для тебя сущностнее, важнее – чувствования или способная к разбору запутанных обстоятельств голова. Это как в фехтовании: разозлился – проиграл. Вот Богдан как-то умеет совмещать эти, казалось бы, несовместимые вещи. Так то – Богдан, он, может быть, вообще один такой…

— Стасенька, — улыбнулся Баг, — не волнуйся. Сейчас они уже придут.

Тут в дверь и постучали.

Стася моментально перестала барабанить по подлокотнику кресла, а Баг крикнул:

— Войдите!

На пороге появился Казаринский: толстой шерсти вязаная шапка в одной руке, дорожная сумка в другой, глаза радостно блестят, разлапистые уши красны с мороза; за ним – невозмутимый, выше Василия, Хамидуллин – вообще без шапки, с вышитой бисером небольшой торбочкой через плечо; последней в номер вошла Цао Чунь-лянь – в простом халате на меху и в теплой меховой же шапке. Почти такой же, как и у Бага.

Баг на мгновение замер, встретившись с Чунь-лянь глазами. Потом нарочито медленно загасил окурок в пепельнице – студенты выстроились в ряд, и поднялся на ноги – студенты слаженно поклонились.

— Приветствую вас, драгоценноприбывшие, — сказал Баг, кивая в ответ, и указал на кожаный диван и свободное третье кресло. — Прошу садиться.

Студенты застучали ножнами, составляя в угол выданные им на время практических занятий мечи (Баг понял, что во избежание недоразумений наставник Чжугэ ходатайствовал о назначении студентов на сей срок фувэйбинами [21] ), и уселись: Казаринский с Хамидуллиным на диван, а Цао Чунь-лянь – отдельно от них, в кресло.