Книги были довольно захватанными — детишки из приюта в Ла-Боке, судя по всему, были завзятыми читателями. На форзацах написаны имена — видимо, рукой Дэвида.
«Фатима… Элизабет… Вероника… Наташа…»
— Все страньше и страньше, — Джейн провела рукой по корешкам книг в шкафчике. — Оказывается, этот русский, который надавал тебе тумаков, просто хотел взять библиотечную книжку для своей дочери Наташи.
— Похоже.
— Ты переполошился, и попусту. Не каждый ведь русский на Лазурном берегу — мафиози. Бедняга просто хотел познакомить Наташу с английской классикой. А ты тут поднял на смех его коронки, похитил его туфлю и устроил на него настоящую охоту.
— Знаю. Теперь я об этом жалею.
— Хорошо хоть, они его не схватили. Гальдера, похоже, хлебом не корми — только дай кого отметелить.
— Не уверен, — я выровнял книги на полке. — Для библиотечного абонента этот русский вел себя слишком уж агрессивно.
— А как же! — Джейн улеглась на кровать, наслаждаясь своим триумфом. На ней все еще был белый больничный халат — она приехала домой переодеться перед совещанием в Ницце. — Русским приходится сражаться за право читать… Мандельштам, Пастернак, Солженицын. Ты только подумай, Пол, — ты объединился со всеми этими кагебешниками против бедного работяги-эмигранта и маленькой Наташи.
— Сдаюсь. — Я сел рядом с Джейн и погладил ее икры. — Слезы на глаза наворачиваются, как подумаешь, что какая-нибудь Вероника или Фатима из приюта прочли Кэрролла. Где они теперь?
— Работают на какой-нибудь жуткой фабрике, наверно. За пять франков в час упаковывают сандалии и спрашивают себя, что случилось с их добрым английским доктором. Не думай о Дэвиде так уж дурно. Он здесь сделал много хорошего.
— Принимаю упрек. А ты его хорошо знала?
— Мы работали вместе. Пол, куда ты клонишь?
— Никуда. Просто я давно себя об этом спрашиваю.
— Ты же знаешь, мне это не нравится. Дэвид уже не вернется, так что забудь о нем. — Джейн рассердилась на меня, поднялась с кровати и сняла свой белый халат. Она показалась мне старше, чем прежде, — ее волосы были аккуратно расчесаны, дырочка под колечко в носу замаскирована косметическим наполнителем. Она подняла руку, словно для того, чтобы влепить мне пощечину, потом смилостивилась и взяла меня за руку. — Я тебе сколько раз говорила — у меня было не так уж много любовников.
— А я думал, у тебя была целая армия.
— Любопытно, почему… — Она стояла у окна, устремив взгляд через бизнес-парк к морю. — Ты все еще заперт в прошлом. Это все фантомные боли. Мы с тобой здесь, Пол. Мы дышим этим воздухом, мы видим этот свет…
Я смотрел, как шевелится ее подбородок, и понял, что наслаждается она не красотой вдающейся в море полосы мыса Антиб и не металлическим отблеском моря, а офисными зданиями «Эдем-Олимпии», тарелками спутниковых и решетками сверхвысокочастотных антенн. Бизнес-парк принял ее в свое лоно.
— Джейн, тебе здесь нравится, да?
— В «Эдем-Олимпии»? В ней много привлекательного. Она открыта для талантливых и работящих людей. Ни один участок здесь не застолблен, никакие предки, геройствовавшие во времена Великой хартии вольностей
{41}, здесь протекции не составят. Тут возможно все.
— Но при этом ничего не происходит. Вы заняты только одним — работой. Здесь великолепно, но здесь отсутствует реальность. Никто не заседает в местном совете, никто не высказывается о работе пожарной охраны.
— Ну и прекрасно. Кому это надо?
— Вот об этом я и говорю. Всем этим заведением, возможно, руководит группа консультантов из Осаки.
— Меня это устраивает. Так оно много лучше. В больнице Гая есть две разновидности лестниц. Одна — парадная, для мужчин, и ведет на самый верх, другая — бывшая лестница для прислуги сзади. Она кончается на третьем этаже. Тебе, наверно, не нужно говорить, для кого она зарезервирована.
— Времена меняются.
— Это древняя мантра уже набила оскомину — женщины слушали ее слишком долго. Много ты знаешь преподавателей-женщин с профессорским званием? Даже в женских институтах? — Понизив голос, она сказала, как бы походя: — Кальман говорит, что у них еще нет претендента на мою должность. Он спрашивает, не останусь ли я еще на полгода.
— А ты?
— Если откровенно, то останусь. Ты только подумай. Тебе это пойдет на пользу. Мягкая зима, пару часов тенниса каждый день. Мы найдем тебе партнера. Может, миссис Ясуду.
— Джейн, — я попытался ее обнять, но она напряглась, и я почувствовал острые кости ее плеч. — Мне надо возвращаться в Лондон. У меня там работа. Вечно тащить за меня воз Чарльз не будет.
— Знаю. Ну, ты сможешь прилетать на выходные. Из Лондона сюда всего час лета.
— Ты по выходным работаешь.
Она не ответила — уставилась вниз, в бассейн, избегая моего взгляда. Казалось, мысленно она уже вступает во владение новой территорией, наедине с самой собой распаковывает свой настоящий багаж.
— Пол, успокойся… — заговорила она легко, словно вспомнила что-то приятное из нашей общей жизни. — Мы будем вместе, что бы ни случилось. Ты — мой раненый пилот, я должна залатать твои крылья. Как ты у меня?
— Да так. — Впервые ее манеры девочки-жены были неубедительны. Я заметил исчезновение Шляпника, Сони и Черной Королевы, которых Гринвуд приклеил к двери шкафчика. Джейн росла, как Алиса в Зазеркалье, а я чувствовал что-то сродни ощущениям Кэрролла, который вдруг понял, что его маленькая героиня становится молодой женщиной и скоро оставит его.
— Тебе нужно переодеться, — сказал я, закрыв дверь библиотечки. — Кальман ждет тебя через час. Прежде чем ты уедешь, распечатай мне то расписание приемов…
— Дэвида? Зачем оно тебе? — Джейн подняла свой белый халат. — Может, не стоит?..
— Никто не узнает. Ты можешь загрузить этот файл с компьютера внизу?
— Могу, но… зачем он тебе?
— Есть одна мысль. Я должен ее проверить — и тогда оставлю Дэвида в покое.
— Ладно… Только держи это при себе. Начальство не любит, когда разглашаются медицинские сведения.
— Но ведь это всего лишь список. Я мог его переписать из телефонной книги. — Я остановился у лестницы. — Тебе удалось узнать, зачем они приходили к Дэвиду? Они чем-нибудь больны?
— Мелкие спортивные травмы. Ерунда. Царапины. Один-два перелома. В «Эдем-Олимпии» очень жестко играют в регби.
Направляясь к машине, я все еще чувствовал вкус губ Джейн. Вспоминал, как она сидела в кабинете перед компьютером, просматривая файлы Гринвуда и настороженно поглядывая на меня. Может быть, она испытывала меня, когда подняла этот разговор о продлении контракта? Еще через шесть месяцев она вообще будет чувствовать себя здесь как дома — словно преступник, приговоренный к длительному заключению, запертый в виртуальной камере, которую она называет своим кабинетом. В «Эдем-Олимпии» требовались люди, имеющие особый темперамент, преданные больше работе, чем удовольствиям, предпочитающие гроссбух и чертежную доску борделям и игорным столам Старой Ривьеры. Мне нужно было каким-то образом напомнить Джейн о ее истинном «я». В этом смысле кража журнала из табачной лавки была для меня слабым лучиком надежды.