Империя солнца - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Грэм Баллард cтр.№ 28

Вскоре после того, как он оказался у японцев, Джим заболел: у него был сильный жар, все тело болело, и его рвало кровью. И он подумал, что в фильтрационный центр его перевели на поправку. Кроме Джима, тут были еще несколько престарелых английских пар, старик голландец с дочерью, уже взрослой, и тихая бельгийка с раненым мужем, который спал на мужском складе рядом с Джимом. А в остальном — одни только евроазиатки, которых бросили в Шанхае их британские мужья.

То есть интересно тут не было ни с кем — все были либо слишком старые, либо мучились от малярии с дизентерией, а из детишек-евроазиатов почти никто не говорил по-английски. Так что большую часть времени Джим проводил на трибуне, бродя меж деревянными скамейками. У него очень болела голова, но он все же предпринял несколько, неудачных, впрочем, попыток наладить отношения с японскими солдатами. А ближе к вечеру всякий раз показывали театр теней, тихий фильм о шанхайском пейзаже.

Джим смотрел, как расплываются и гаснут буквы неоновой вывески над «Парк-отелем». В фильтрационном центре ему нравилось, несмотря на то, что он постоянно был голоден. Он столько месяцев слонялся по шанхайским улицам, и вот, наконец, ему удалось сдаться японцам. Тема сдачи в плен долго занимала Джима: на поверку для этого потребовалась немалая смелость, да и без хитрости не обошлось. Интересно, как это люди умудряются сдаваться в плен целыми армиями?

Он прекрасно отдавал себе отчет: японцы взяли его в плен только из-за того, что он оказался вместе с Бейси и Фрэнком. Он каждый раз пугался при воспоминании о том, как солдаты в кимоно били Фрэнка бамбуковыми палками, но теперь он, по крайней мере, сможет в ближайшем будущем отыскать родителей. В фильтрационный центр постоянно привозили новых заключенных и увозили прежних. За вчерашний день умерли двое британцев: забинтованная с ног до головы женщина, на которую Джиму не разрешили даже взглянуть, и еще один старик, отставной инспектор из шанхайской полиции, у него была малярия.

Если бы только удалось выяснить, в который из дюжины разбросанных вокруг Шанхая лагерей отправили отца и маму… Он снялся с места и попытался поговорить с мистером Партриджем, но у старика опять что-то соскочило в голове, и до него было не достучаться. Джим подошел к двум сидевшим через несколько скамеек от него евроазиаткам. Но они, как всегда, затрясли головами и бесцеремоннейшим образом отмахнулись от него, как от мухи.

— Дрянь такая!…

— Грязный мальчишка!…

— Пошел вон отсюда!…

Они всегда кричали на Джима и старались не подпускать к нему своих детей. Иногда они даже передразнивали его — тот голос, которым он говорил во время приступов лихорадки. Джим улыбнулся им в ответ и вернулся на прежнее место. Навалилась усталость, обычное дело; он подумал, что неплохо было бы сейчас спуститься на склад и поспать часок на циновке. Но ближе к вечеру давали еду, вареный рис, и вчера, когда у него был очередной приступ, он в результате остался без ужина. Его всегда удивляло, как эти старые и больные люди умудряются всякий раз вставать и идти за едой. Джима никто из них будить даже и не подумал, и пищи для него в большом медном котле тоже никакой не осталось. Когда же он попытался возмутиться, солдат-кореец просто-напросто дал ему подзатыльник Джим уже давно подозревал, что евроазиатки, которые отвечали за сложенные в билетных кассах мешки с рисом, каждый раз не докладывают ему еды. Он ни на грош не доверял ни им самим, ни их странным детям, которые на вид были почти как англичане, но говорили только по-китайски.

Джим твердо решил заполучить свою долю риса. Он знал, что сильно исхудал с начала войны, и что родители могут его не узнать. Когда подходило время раздачи пищи, и он умудрялся мельком заглянуть в растрескавшееся окошко билетного киоска, всплывавшее навстречу ему вытянутое лицо с запавшими глазницами и обострившимися чертами лица казалось незнакомым. Зеркал Джим старался избегать — евроазиатки вечно наблюдали за ним при помощи маленьких карманных зеркалец.

Джим решил подумать о чем-нибудь полезном, и откинулся на тиковую скамью. Он проводил глазами на другую сторону реки летающую лодку «Каваниси». [29] Гул моторов успокаивал и навевал воспоминания о былых грезах наяву: как его тянуло летать. Когда ему слишком уж сильно хотелось есть или увидеть родителей, он принимался мечтать о самолетах. Один раз, когда у него был сильный жар, он даже видел, как над фильтрационным центром летели американские бомбардировщики.

Из внутреннего дворика у билетного киоска раздался резкий свисток. Дежурный сержант держал в руках список: очередная перекличка. Джим заметил, что сержант был не в состоянии дольше чем на полчаса запомнить имена интернированных. Джим взял за руку мистера Партриджа, и они пошли следом за парочкой евроазиаток. У ворот снаружи остановился военный грузовик; стены кинотеатра нарочно выстроили высокими, чтобы жители соседних многоэтажек не могли бесплатно смотреть кино прямо у себя из окон. В интервалах между свистками Джим слышал, как снаружи плачет ребенок, британский ребенок. Привезли очередную группу заключенных. Значит, скоро кого-то увезут — по-другому здесь не бывает. Джим был уверен, что через несколько минут он уже будет трястись в грузовике, направляясь, может быть, в один из этих новых лагерей, возле Хуньджяо или возле Лунхуа. На складе он встал с миской в руке у своей циновки, и вместе с ним те из стариков, кто еще мог стоять. Он слышал, как из грузовика выгоняют вновь прибывших. К сожалению, среди них оказалось несколько маленьких детей: они, конечно, будут ныть и отвлекать японцев от их главной на данный момент задачи — решить, куда отправить Джима.

На пороге показался японский сержант в сопровождении двух вооруженных солдат. У всех троих на лицах были марлевые повязки — от спящего на полу молодого бельгийца шел тяжкий запах, — но внимательный взгляд сержанта по очереди прошелся по каждому из них и пересчитал точное число котелков. Дневной рацион риса или сладкого картофеля предназначался котелку, а не закрепленному за ним заключенному. Если, к примеру, мистер Партридж, покормив жену, слишком уставал, Джим брал его порцию сам. Однажды, на обратном пути, он поймал себя на том, что, сам того не замечая, начал есть водянистую кашу. Джиму стало не по себе, и он строго посмотрел на руки-искусительницы. Разные части его души и тела часто действовали сами по себе, словно их уже ничто между собой не связывало.

Стараясь, чтобы щека у него не слишком дергалась, он лучезарно улыбнулся японскому сержанту и постарался глядеть молодцом. Только здоровые и крепкие люди имели шанс уехать из фильтрационного центра. Впрочем, на сержанта этот его взгляд произвел скорее обратное впечатление — как всегда. Он отступил на шаг в сторону, и в складское помещение вошли новые заключенные. Два тюремных санитара-китайца внесли на носилках англичанку в сильно запачканном хлопчатобумажном платье — она была без сознания. Волосы, влажные и слипшиеся, забились ей в рот, а по бокам, держась за носилки, шли два ее сына, ровесники Джима. За ними проковыляли три пожилые женщины, не обратив ни малейшего внимания на вонь и тусклый свет. Потом — долговязый солдат в тяжелых башмаках и британских армейских шортах. Он был страшно истощен; его грудная клетка была похожа на другую клетку, птичью, и Джиму показалось, что он видит, как изнутри о ребра бьется сердце.