— ...аркированные машины...
— Что ты сказал? — Голос Билла был четким и полностью совпадал с внезапно тихим пространством машины. Он звучал как угроза.
— Ну это... копы, мужик... мусора... У них немаркированные машины на этой дороге.
— Я знаю. — Билл глянул на спидометр. — Я все равно иду на восьмидесяти пяти, они не остановят, пока в упор к девяноста не приблизишься... Ты куришь? — Даже не пытаясь как-то закончить разговор, Билл выудил из внутреннего кармана еще один косяк.
От виски и травы парень открылся. Он еще сильнее вдвинулся в свое сиденье, расположился поудобнее, и Билл начал скармливать ему вопросы. Его звали Марк. Его отец был судовым инженером. Значительно старше матери. Отец был венским евреем. Беженцем. Проектировал ранние сонарные системы. Мать умерла от рака, когда Марку исполнилось восемь, отец — четыре года спустя. У отца были деньги, но наследство растратили опекуны. Марк с братом оказались в детдомах. Их разлучили. Марк бросил школу, нашел работу водителем. Женился, завел двух детей и...
— Обделался, похоже.
— В смысле?
— С детьми, типа. Обделался. Понимаешь, был я молодой — не знал, чего хочу. До сих пор не знаю, наверное. — Он снова улыбнулся Биллу — улыбкой, которая, несомненно, некогда была неотразимой.
Билл ждал этого; этого спуска в подвалы сознания Марка. Дети — его взаимоотношения с детьми — должно быть, именно это его лестница вниз. Билл почти сразу же записал Марка в беглецы. Было в нем какое- то уязвленное уныние, показывавшее, что он из тех, кто готов ранить, но боится бить. Из тех, кто скажет что-то запретное, а затем попытается взять свои слова назад. Из тех, чья способность любить себя может проявляться только через нахальство и нарциссизм.
Билл подумал, что уже достаточно ненавидит Марка. Ненавидит его готовность излить душу. Его поглощенность собой. Его унылую неинтересность - пока они курили косяк, он четырежды сказал Биллу, какая хорошая «дурь» в Пуле и как ловко он и его кореша ее достают. Билл решил выкачать Марка досуха. Выпотрошить прошлое, четвертовать настоящее и взять на мушку будущее. Билл и раньше часто играл в эту игру — пытался узнать как можно больше о ком-то, с кем встретился случайно. Узнать как можно больше, но при этом — вот что самое трудное — не говорить ничего о себе. Как только жертва начинает задавать вопросы сама, игра окончена.
— Непросто растить детей...
— Особенно когда в кармане ни черта. Особенно когда пространства нет, понимаешь. Чтобы подумать. Я всегда считал, что во мне есть что-то большее, чем просто крутить баранку. Мой отец был гением. А я не смог себя найти. В Турсо — здесь ничего нет. И жена... Она, ну вроде как не въезжает...
— Не понимает?
— Точно.
— А в Пуле лучше? Ты сюда специально приехал?
— Да нет. Поболтался по стране немного. Я имею в виду, я в тот год собирался до Гластонбери добраться, а потом вроде как просто продолжил двигаться дальше. Я, ну, оказался в Пуле, потому что пособие...
— Легче получить?
— Ага.
Они уже достаточно углубились в горы, и появились облака. Справа — Монадлиатские горы, слева — Грампианские. Ущелье было где-то в милю шириной. За грубым летним пастбищем горы занимались тем, что удавалось им лучше всего — возвышались. Или накипь лесов, или абразивная архитектура щебня. Все выше и выше, пока неясные пики не касались массива облаков, спустившихся сверху. Билл заметил, что бензина почти не осталось. Придется заехать в Авимор.
— Мне придется заехать в Авимор, — сказал он Марку, мурлыкавшему себе под нос, подпевая музыке. — Но останавливаться не будем. Возьмем по паре сандвичей и поедем дальше. Ты ел?
Парень ехал автостопом. Было очевидно, что все свои деньги он спустил на попойку вчерашней ночью. Для Билла это была возможность закрепить свое влияние. Накормить его.
— Не, не надо... Я в порядке. — Лицо его от этого предложения вытянулось.
Билл ничего не сказал — он искал указатели. Через какое-то время на дороге перед ними появился один — миля до поворота. Дорожный знак, как и большинство в этой части Хайлендса, показывал отходящую в сторону ветку, которая пронзала свой пункт назначения, а затем снова вливалась в дорогу. Билл подумал, что это очень похоже на жизнь; пытаешься на время вырваться, но все всегда возвращается к безжалостно линейной последовательности, со смертью в конце. Билл хотел было поделиться этой мыслью с Марком, но потом передумал. А потом все равно поделился.
Марк какое-то время раздумывал, затем экстраполировал на себя:
— Да, чувствую, что вот до сегодняшнего момента я так и жил. Я не делал, что должен был, а просто отмерял время.
— Точно.
— Что?
— Точно.
— Что?
— Ничего.
Они сидели в тишине, пока Билл вел машину по окраине Авимора. Город выглядел грязно, даже несмотря на недавние вливания денег. Большинство зданий в стиле шале, с крутыми скатными крышами почти до самой земли. Но сделанные из синтетических материалов: цемент и алюминий, асбест и плексиглас. Каждая поверхность пучилась; каждая грань была в складках и морщинах. «Жопа мира», — сказал Билл. Заметив довольно-таки большую заправку «Тексако», пристроившуюся у обочины, Билл лениво повернул руль налево, и машина вползла во внутренний дворик перед станцией. Он подъехал к бензопомпам и выскочил из машины, с ключом от бензобака в одной руке и с десяткой в другой, прежде чем Марк смог сориентироваться. Воздух резко заключил его в свои объятия. Билл все еще пульсировал в ритме дороги. Окружающий мир представал искаженным. Ощущение, как после киносеанса, когда выходишь в неуместно яркий вечер.
— Я пока бак заправлю — можешь пойти взять нам три-четыре этих убогих сандвича — с тунцом, или цыпленком, или с чем там есть... И попить чего-нибудь, колы, «айрн брю» — хорошо? И сигарет еще. «Регал» легкие, о’кей?
Марк побрел к магазину. Билл подумал, что, если даст ему достаточно, тот спросит его о себе. Он должен проявить хоть какой-то интерес к своему благодетелю. Биллу этого хотелось. Ему не нравилась собственная антипатия к парню, не нравилось, как она комом свернулась у него в кишках — желчным, водянистым комом. Если бы только Марк попросил его рассказать о себе, расследование можно было бы прекратить. Они могли бы нормально поболтать — вместо этого беспрестанного допроса. Через какое-то время наступила бы тишина — не интимная, но и не отчужденная. Потом он бы высадил парня на перекрестке, милях в десяти от Глазго. Они бы расстались и забыли друг о друге.
Билл судорожно сжимал рукоять заправочного пистолета, пока заправщик не нажал мигающую кнопку на своем пульте и бензин не начал булькать. Возможно, Марк уже сделал ноги — в магазине его видно не было. Для парня это было бы вполне разумным решением: его угостили виски и травой, подвезли, дали десятку — почему бы и не свалить, пока все хорошо? Затем Марк появился из-за здания - оттуда, где располагались туалеты, и Билл позволил себе роскошь легкого стыда, поняв, что недооценил человека.