Круги в пустоте - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Каплан cтр.№ 68

— Если мы поверим твоим словам, — осторожно заметил худой, дочерна загорелый дядька, — то Высокие Господа прогневаются и поразят нас болезнями, войнами, засухой и трясением земли. Мы попросту погибнем, и если ты обманул нас — то мы потеряем все. Это слишком рискованно.

— Сейчас ты рискуешь больше, — иронично заметил единянин. — Так и так тебе придется умереть и скитаться в вечной тьме. Годом раньше, годом позже — не все ли равно? Неужели несколько лишних лет, проведенных в трудах, горестях и болезнях, стоят вечной радости?

С сомнением в глазах дядька втянулся обратно в толпу. Та глухо шевелилась, точно растревоженное осиное гнездо. Под замотанными в сальные тряпки головами — Митька это чувствовал — копошились мысли, отчего крестьяне испытывали неловкость.

— А что нужно сделать, чтобы спастись? — отчаянно труся, выкрикнул какой-то лопоухий юноша.

— Принять Единого сердцем, — охотно ответил проповедник, — узнать его Слово и пройти путем Водного Просвещения. Влиться в сообщество любящих Господа, совершенствуясь в познании и милосердии. Укротить в себе темное дыхание, как то: зависть, злобу, стяжательность…

Он, чувствовалось, готов был говорить еще долго — но не дали. Расталкивая толпу, на площадь, шумно отдуваясь, вышел — нет, скорее выбежал — староста, за которым, сжимая копья, спешили двое деловитых стражников.

— Вы что? — неожиданно тонким голосом возопил староста. — Вы кого, бараны, слушаете? Это же злохульный единянин, отвергающийся богов и всякого порядка! Не слушать таких надлежит, а рвать в клочья!

Толпа испуганно подалась, забурлила, разделяясь на мелкие лужицы, ручейки, еще немного — и вот уже нет никакой толпы, еще недавно плотно обступавшей проповедника. Есть лишь жмущиеся, сопящие мужики, всем видом своим показывающие — мы ничего, мы тут просто погулять вышли.

— Имею государево предписание, — староста обмахнулся плотным светло-серым свитком, — задерживать единянских смутьянов и, спешное расследование произведя, карать оных лютой смертию.

Крестьяне шумно вздохнули, самые робкие попятились. Может, еще недавно кто-то и внимал с надеждой словам о спасении, но сейчас все понимали — спасаться в первую очередь следует от подозрений в сочувствии мятежнику.

— Селян же, благосклонно преступным речам внимавших и в зловерие уклонившихся, надлежит изрядно сечь плетьми, а буде вновь окажутся в том же замечены, урезать им языки и ссылать в южные каменоломни, на вечную работу. Ну, кто тут благосклонно внимал?

Послышалось сопение. Все точно по команде потупили глаза, потом вдруг сухонький старичок, выступив вперед на шаг, ткнул пальцем в давешнего лопоухого парнишку.

— Вона, Имниу, Сайли-Венгу, значит, сынок, интересовался.

— Да не интересовался я! — сейчас же пустил петуха юноша. — Я же просто так спросил, для смеху!

— Вот чтобы глупого смеху поменьше было, получишь пятьдесят плетей, — пожевав губами, вынес решение староста. — Вечерком ко мне в управу явишься.

Всхлипывая, парнишка отступил прочь. Митька проводил его сочувственным взглядом — не фига себе, пятьдесят плетей… — Сейчас же главным заняться время, — продолжал староста. Уловив его молчаливый приказ, стражники двумя черными молниями метнулись к единянину, крепко ухватили за локти. Тот, впрочем, и не думал сопротивляться. С молчаливой улыбкой смотрел в лицо старосте, нисколько не проявляя робости.

— Ты, пес зловонный, — направив ему в грудь толстый как сарделька палец, изрек староста, — признаешь ли, что гнусное единянское учение тут только что сеял?

— Признаю, — спокойно ответил единянин. — Только учение сие не гнусное, а единственно спасительное.

— Незачем мне с тобой, мерзким, в споры пускаться, — на миг запнувшись, парировал староста. — Я человек государственный, на службе, исполняю, значит, предписания. Ты мне вон чего скажи — от пакости единянской отречься не желаешь ли? Высоким Господам поклонишься, жертовку принесешь… Тогда отпустим. Плетьми, конечно, чуток накажем для порядку, но отпустим. И грамоту дадим, что от зловерия отрекся и богам да государю верен. Сей грамотой тебе все прошлые вины простятся. Ну?

— Жаль мне тебя, легкомысленный человек, — рассмеялся единянин. — Ты думаешь, можно отвергнуть солнце ради тускло горящей лучины? Кому открылась Истина, тот в ней и пребывает, и не отринется страха ради. Как я назову черное белым, а сладкое горьким? Для чего? — Казним же! — терпеливо, точно непонятливому ребенку, объяснил староста. — Смертью казним, и лютой.

— Что стоит временное страдание по сравнению с вечной жизнью в любви и радости? — столь же терпеливо ответил единянин. — Если самого Господа в дальней стране жестоко казнили, то нам, Его детям и ученикам, лишь в радость пройти тем же путем из смерти в жизнь.

— Ты что, дурачок? — брезгливо осведомился староста. — Умрешь ведь, навсегда. Больно же будет, страшно… Добром прошу, не делай глупостей. Мы ж не звери какие, нам тебя мучить тоже радость невеликая, а ведь придется. Ибо долг государев превыше чувств.

— Надлежит Богу повиноваться более, нежели человекам, — улыбнулся единянин. — Я смотрю сейчас в твое сердце и вижу там доброе семя, но семя сие грызут склизкие гусеницы. Берегись, чадо! Ведь и тебе предстоит вечность, и лишь от тебя зависит, какой она станет — светом радости или пламенем темным. Лишь истинный Бог может тебя избавить.

— Чего же он тебя-то не избавит? — подал голос доселе молчавший Харт-ла-Гир. — Я вот слушал тебя и думал — а повредился ли ты умом? Нет, вижу, способен судить здраво. Веришь ли ты в те бредни, что тут нес? Надо полагать, веришь, иначе зачем пришел на гибель? Так ответь — где он, твой бог? Почему не спасает тебя от предстоящей казни?

Единянин долго и внимательно смотрел на кассара.

— Ты тоже неглуп, хаграно, — наконец промолвил он. — И не безнадежен для спасения, хотя и закрыто твое сердце броней чужою. Вижу, тебе предстоит вскоре сильно страдать. Может, сии страдания и откроют тебе путь, хотя отважишься ли ты ступить на него, ведомо лишь Единому. А на твой вопрос ответ прост. Он, Единый Бог, и сейчас со мной, Он невидимо стоит рядом, и рука Его на моем плече. Только вам всем, незрячим, этого не углядеть, тут потребны не телесные очи, а духовные. Силен Господь избавить меня от смерти, во единое мгновение сделать невидимым или перенести в удаленные места. Но сила Его в немощи совершается, и надлежит мне смертью телесной засвидетельствовать, что вера животворит. Итак, что хотите делать — делайте.

— Ну что, господин староста, — кивнул Харт-ла-Гир, — по-моему, случай безнадежный. Исполняйте же государево предписание. Я и так едва ли не на лишний час тут задержался, хотя служебная надобность не терпит отлагательства.

— Да уж, — отдуваясь, согласился староста, — незачем дальше рассусоливать. Я в донесении так и напишу — проповедовал единянство, отречься и вознести богам жертвы отказался, увещеваниям не внял — посему и казнь в исполнение приведена. Эй, Хьянса, Глудди. Волоките его к старому колодцу.